А уж сами курицы, курицы-бентамки, сновали туда-сюда полными ящиками.
В одно воскресенье на пикнике захватчики подарили налетчикам от чистого сердца тысячу щипцов для льда из чистого золота. Налетчики подарили захватчикам от чистого сердца тысячу тачек из чистого серебра.
Потом появились свиньи. Свиньи, свиньи, множество свиней. И захватчики и налетчики предложили покрасить свиней. Чтобы решить, в какой цвет их покрасить – в розовый или в зеленый – началась война. Победило розовое.
Следующая война была из-за того, что никак не могли решить – красить их в крапинку или в полоску. Победили крапинки. Еще одна война началась из-за цвета крапинок – розового или зеленого. Победило зеленое.
Потом была самая длинная из всех, вплоть до наших дней, война. Они довоевались до того, что свиньи стали и розовые, и зеленые, и в крапинку, и в полоску.
Потом наступило перемирие, но недолгое. Следующая война началась потому, что не смогли решить, когда собирателям персиков собирать персики – во вторник утром или в субботу вечером. Победил вторник. Это была короткая война. Затем настала длинная – должны ли верхолазы, лазающие на телеграфные столбы, есть в обед лук ложками, а посудомойки – держать деньги в свинке-копилке с висячим замком.
Войны все продолжались. Между войнами захватчики и налетчики обзывали друг друга дурнями и дуралеями, разбойниками с большой дороги, карманными воришками, взломщиками, на руку нечистыми, тупицами, лодырями, бездельниками, бродягами, оболтусами, обалдуями, остолопами, пьяницами, сопляками, чурками, чучелами, землекопами, земляными червями, пустыми башками, зубрилами, дурными головами, кислыми рожами, конокрадами, висельниками, сырными корками, пустомелями, дрянцами и подлецами, грязными слюнявыми дурачками. Когда они уставали обзываться, они крутили пальцем у виска или корчили кожи, высовывая скрученные в трубочку языки.
За все это время кончились метелки и прутья, чтобы вязать метелки, не было даже самых распоследних прошлогодних прутьев для метелок. Не было ни утиных яиц для жарки, ни гусиных для варки, ни яиц куриц-бентамок, ни самих куриц-бентамок, ни тележек возить яйца, ни ящиков возить кур, ни кур, ни курятников.
Тысяча щипцов для льда из чистого золота, тысяча тачек из чистого серебра, все подаренные от чистого сердца, давным-давно поломались еще в одной из первых войн из-за цвета свиней – розового или зеленого, в крапинку или в полоску.
Теперь даже свиней уже не было, и нечего было красить в зеленый и в розовый цвет, в крапинку или в полоску. Свиньи, свиньи, свиньи исчезли.
Так налетчики и захватчики потеряли в войнах все, прикрепили к культяшкам деревянные ноги и отправились в далекую-далекую прерию, начать все сначала на дальних реках и горах. Они останавливались только затем, чтобы посчитать ворон, сколько их попалось им навстречу. Если ты увидишь, что кто-то остановился и считает ворон, сколько их попалось ему навстречу, знай, что это скорее всего кто-то из налетчиков и захватчиков.
Тогда суслики в черно-коричневую полоску снова уселись столбиками на свои мягкие куцые хвостики, слушая мурлыканье весеннего южного ветерка и приговаривая: «Вот прерия, и она наша».
Далеко-далеко, где небо сливается с землей, а закат открывает двери ночи – там, где ветры встречаются, разворачиваются кругом и вновь разлетаются – там живут суслики, которые напевают: «Травка зеленеет, солнышко блестит», играют в салки-догонялки, салки-скакалки, салки-выручалки, разные прочие салки. Иногда они садятся в кружок и спрашивают: «Какой в этом „фу“ смысл?» И какой-нибудь старый суслик отвечает: «Фу» говорят не для смысла, а лишь бы сказать».
Вот такую историю поведала одна юная крыса другой под розами и олеандрами, пока чокнутая парочка сидела на изгороди при луне, смотрела на бревна и слушала.
Юная крыса, рассказавшая историю, наконец дожевала свой гвоздь, а та крыса, что слушала, прожевала и проглотила свой.
А чокнутая парочка на изгороди посмотрела на дико вьющиеся розы над бревнами в лунном безумном свете и сказала друг другу: «Легко быть чокнутыми… среди чокнутых… Правда?» Потом они слезли с изгороди и в лунном безумном свете отправились домой.
7. Две истории из высокой травы

Жил-был старик с морщинистым задубелым лицом. Он жил среди кукурузных полей на холмах в прерии неподалеку от реки Шампунь.
Его звали Джон Джонас Джонатан Жужалужастужа. Друзья и родные звали его просто Фуражиром.
У него была дочка, такая кукурузная девочка с волосами, как кукурузный шелк в пору, когда початки уже совсем созрели. Пучки нежно-золотистых шелковинок свисали вниз и покачивались на ветру, ничем не отличаясь от волос девочки. Звали ее Ева Евгения Евангелина Жужалужастужа, а друзья и родные дали ей прозвище Голубичка.
Одиннадцатый месяц ноябрь каждый год опоясывает холмистую прерию кукурузным поясом. В урожайную пору кукурузу повозками увозят с полей, а солому собирают в копны, сияющие желтым светом кукурузных стеблей.
Тогда наступает время урожайной луны: Говорят, она вяжет на небе снопы ноябрьского лунного света в золотые скирды. Так говорят.
Однажды утром в ноябре, как раз в эту пору, старик по прозвищу Фуражир сидел на солнышке, прислонясь к копне.
Девчушка, которую все называли Голубичкой, хотя на самом деле она была Евой Евгенией Евангелиной Жужалужастужей, тоже пришла туда. Ее отец сидел на солнышке, прислонившись к копне. И сказал ей, что сидит здесь каждый год, чтобы послушать, как болтают мыши, готовясь переезжать на зиму в большой фермерский дом.
«Когда приходят заморозки, початки собирают, а солому складывают в скирды, тогда поле пустеет, наступают холодные ночи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45