Но бегали. Потому что видели: Клавдию Васильевну больше ни на одну ночь нельзя оставлять одну. И говорили: «Поможем, конечно», – благородно не глядя на часы. Город пустел, все старались убраться из него подобру-поздорову, блокпосты начинали палить во все стороны… А «мои» милиционеры пошли домой, лишь когда Клавдию Васильевну уложили в чистую постель в доме престарелых и было почти темно и, значит, совсем опасно.Путь в Ингушетию, в аэропорт «Магас» у станицы Орджоникидзевской, по 40-градусной жаре оказался не менее трудным, чем все предыдущие усилия. Клавдия Васильевна плохо переносила марш-бросок через десятки блокпостов в милицейской «таблетке», которая неслась по развороченной дороге с максимально дозволенной ей скоростью, и носилки мотало по полу в такт воронкам, влетавшим под колеса.Бабушка то и дело впадала в беспамятство, и мы с милиционерами поочередно смачивали минеральной водой тряпки и платки, оказавшиеся под рукой, чтоб обтереть и охладить ее лоб.И вот долгожданный аэропорт – и тут же смена настроений: мы уже выехали из войны, и помогать никто не спешит. Побежали за врачом – пришла дама с перекошенным от злобы лицом по имени Лейла Мальсагова. Узнав, что мы из Чечни, разгневалась и перешла на «ты». Потребовала расписку, что бабушка не умрет ни в аэропорту, ни в полете. И, даже не дотрагиваясь до Клавдии Васильевны, прошипела сквозь красивые ровные зубы:– Она вам что – родственница?– Нет, она – из Грозного. А там – плохо.– Тогда зачем вам это? Оставляйте ее здесь. На борт не пущу.Ужас. Вступаю в дискуссию. «Представьте, пожалуйста, сколько людей объединили свои усилия, чтобы ба-бушка доехала из Грозного к вам, в Ингушетию, и вот вы теперь…» Но ответ категоричен: «Нет». Позвала аэро-портовское начальство, начался мерзкий торг прямо у носилок.Спасли положение два человека: врач отряда Центро-спаса МЧС России Алексей Скоробулатов и командир самолета Виктор Селезнев. Первый, случайно став свидетелем перепалки, осмотрел бабушку и подтвердил гражданке Мальсаговой, что «не умрет». Второй на земле сразу сказал: «Берем бабушку», – а уже в воздухе признался: «Я знаю, как со стариками трудно. Сам тещу парализованную пять лет носил на руках с пятого этажа вниз и обратно».В самолете встретила старого доброго знакомого – хирурга Мусу, главврача одной из сельских больниц, прекрасного отзывчивого доктора, однажды спасшего меня от смерти. Муса весь полет контролировал состояние бабы Клавы…Все хорошо, что хорошо кончается. Все хорошо, только когда люди остаются людьми. Поздно вечером 21 сентября 2001 года семья Ануфриевых наконец объединилась.Баба Клава надолго угодила в больницу – ее лечили от истощения, и теперь она совсем не похожа на ту грязную всклокоченную старуху на скамейке в разрытом бомбовыми воронками грозненском дворе. Она теперь – московская пенсионерка у подъезда, живо обсуждающая с подружками все последние политические новости и подъездные сплетни. Грозный для нее – навсегда позади.Осталось добавить одно: за сутки до операции по вывозу бабушки в Москву вдруг увидела того самого доносчика – в Грозном, при начальстве, естественно. Погоны подросли на «раз». Испугалась: вдруг опять дознается про бабушку? И все испортит? Новый донос накропает, еще кому-нибудь выписывая приговор.Слава Богу, на этот раз пронесло. Странный чеченский ислам Невостребованные муллы
Когда долго бродишь по Чечне времен нынешней войны и слушаешь рассказы людей о том, что им пришлось испытать, с удивлением замечаешь: в этих скорбных историях почти нет места муллам. Лишь изредка у кого-нибудь промелькнет фраза типа: «Пошел в мечеть – мулла помог собрать деньги на выкуп…» (имеется в виду выкуп за похищенного федералами родственника). Или, как было всего однажды на моей памяти за три военных года, когда в феврале 2002-го священнослужители отдаленного горного Шатойского района написали кричащее от боли и возмущения коллективное письмо в Грозный, в адрес бывшего шатойского муллы, ныне очинов-ничившегося муфтия Чечни, получившего соседний с промосковским главой республики Ахмат-Хаджи Кадыровым (тоже бывшим муфтием) кабинет и поэтому быстро забывшего, как выяснилось, о страданиях народа… Письмо было о чрезвычайных обстоятельствах – убийстве и последующем сожжении шести шатойцев-сель-чан, среди которых были беременная женщина и всеми уважаемый старик – директор сельской школы (январь 2002 г.), совершенных десятью бойцами элитного подразделения Генерального штаба РФ, – и такой же чрезвычайно равнодушной реакции муфтията на эти трагические события… Муллы писали, что им стыдно за это равнодушие…И совсем другой эпизод. Крошечное чистое селение Исти-Су (неподалеку от Гудермеса), куда многие люди, когда, конечно, позволяет военная ситуация, ходят к местному мулле, очень старенькому, но, говорят, очень мудрому человеку. За советом и просто поговорить. И мое личное удивление, почти шок, когда при ближайшем рассмотрении этот популярный чеченский мулла оказался немцем. Точнее, бывшим немецким военнопленным, участвовавшим во Второй мировой войне на стороне фашистов, а потом, попав в плен, оказавшимся на принудительных работах по восстановлению Грозного, женившимся на чеченке, принявшим ислам, вырастившим детей – полунемцев-получеченцев, которые с горбачевской перестройкой благополучно эмигрировали на историческую Родину отца. Сам же он – будучи к тому времени неформальным духовным лидером некоторой части чеченского населения, которое хотя и вполне осознает, что он – не «их», но никакого значения это уже не имеет, – не смог бросить его в беде и страданиях и доживает свою сложную противоречивую судьбу в Чечне, после ухода Горбачева не выползающей из кровавых войн.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87