– Он внимательно всмотрелся в мое лицо, как будто силился разглядеть в нем черты другого человека. – Я не знал его лично, но помню, что этого человека звали Джон Хэлли. Он работал в нашем отделении сельского хозяйства. Впоследствии я узнал, что он поселился в Восточной Африке.Джек Хэлли, мой дедушка, вырос на равнинах Серенгети.– Скорее всего это был мой прадед. Мой дедушка был участником движения «Земля-Юг». Там он познакомился с моей бабушкой.Гриффис, наклонившись вперед, слушал меня как зачарованный.– Оказывается, вы родом из семьи революционеров. В таком случае вы, наверное, многое знаете о движении? – с надеждой спросил он.Доуриф застонала.– Прошу вас, прекратите этот разговор, иначе Гриффис не даст вам покоя своими расспросами. Он готов часами говорить на эту тему.– Я выросла на рассказах о том времени, – сказала я, миролюбиво улыбаясь. – Мне было бы очень интересно получить информацию о тех событиях из первых рук. – И не только потому, что это, быть может, пролило бы свет на тайну появления в системе Абеляра «Калипсо». В последнее время я никак не могла избавиться от мыслей о Марлене Альварес.– Одна из моих прабабушек с материнской стороны работала с женщиной по имени Марлена Альварес в дни, предшествовавшие созданию движения. Кто-нибудь из вас что-нибудь слышал о ней?– Да, мы все слышали о ней, – первой ответила Рэйчел.Даже Клоос поднял на меня глаза при звуке знакомого имени.– Я тоже слышала это имя, – сказала Элеонор, – но…Я видела, что она старается разговорить своих пациентов, поэтому не стала объяснять ей, что она, вероятно, слышала его от меня. Альварес – так звучит мое первое имя, второе – Мария – мне дали в честь матери.– Однажды я слышал ее речь, это был единственный раз, когда ей разрешили покинуть страну. – Гриффис прикрыл глаза, мысленно обратившись в прошлое. То, о чем он рассказывал, для него произошло примерно десять лет, а для нас – столетие назад. – Это было во время встречи, организованной «Миром Свободы и Амнистии». На одном из тех грандиозных концертов под открытым небом, которые мы устраивали, пока не появилась возможность использовать голографическое видение.Клоос и Рэйчел кивнули. Я в некотором замешательстве переглянулась с Элеонор, но ничего не сказала.– Альварес поднялась на сцену, взяла микрофон и подошла к самому краю. Встреча проходила днем, но люди с головидения замахали на нее руками, заставляя вернуться туда, где сцену освещали их светоустановки. Однако она не обращала на них никакого внимания. Она хотела быть как можно ближе к аудитории.– Она стояла прямо перед слушателями?Я не хотела прервать его рассказ, но никак не могла представить себе описываемую картину.– Нет, Альварес находилась на сцене, на приподнятой над землей платформе. Я никогда не забуду этого выступления. 130 тысяч человек замерли, ожидая, что скажет им эта приземистая, маленькая женщина.– И что же она сказала?Рэйчел подошла к кровати Гриффиса и села в ногах на краешек постели.Он сделал паузу, затем открыл глаза и в упор посмотрел на меня.– Она говорила очень сердито. Это я особенно хорошо запомнил. У нее был очень резкий голос, который, казалось, способен был пронзить слушателя. Она сказала… – Он задумался на мгновение. – Она сказала: «Кто дал им – то есть официальным международным организациям, – кто дал им право решать, жить нам или умирать и каким образом? Когда они санкционируют или наказывают правительства, которые мы не выбирали, когда наши правительства, которые мы не выбирали, наказывают других от нашего имени, то кто в результате страдает? Конечно, не вы». Она имела в виду, – продолжал Гриффис, – граждан богатых демократических государств. Альварес сказала, что в проигрыше оказались люди, подобные ей, те, кем власти управляют с помощью насилия.Элеонор нахмурилась.– Когда это было? – спросила она.– В середине двадцатых годов двадцать первого века, – ответил Гриффис. – Но многие люди за эти годы еще до Альварес пришли к тем же выводам. Именно поэтому в международной практике уже установилась быстро крепнущая тенденция ставить на место зарвавшиеся правительства, однако она еще не приносила ощутимых результатов. Ведь в мире оставались экономически отсталые страны и национальные меньшинства, которые политики использовали как козлов отпущения. Альварес говорила на смеси испанского и английского языков, которая звучала почти как поэзия. Она сказала, что у нас есть выбор. Мы и дальше можем жить так, как жили до сих пор. В этой связи мне вспоминаются слова, ставшие одним из лозунгов движения: «Одной совести недостаточно». Или можем поднять свой голос в поддержку людей, которые не обладают такой степенью свободы, чтобы действовать самостоятельно. Она не призывала нас оказывать давление на наши правительства, она просто сказала, что мы сами и есть правительство. Она сказала, что ее народ понял, что больше не бессилен, и что пришло время, чтобы мы осознали то же самое. Альварес была весьма конкретна: она сказала, что на местах уже созданы группы, которые могут сопровождать транспортные средства с продовольствием и товарами, что у них достаточно добровольцев, готовых поставлять оружие и использовать его, достаточно законов, чтобы обратиться к ним, если человек найдет в себе силы выступить со словом правды. Честно говоря, я был удивлен тем, что ей позволили говорить.– В своей стране она не смогла бы произнести подобную речь, – заметила я, вспомнив историю Деморы.– Я слышал, что она была столь велеречива, что правительство ее страны сначала считало ее безобидной идиоткой, – сказал Клоос.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140