Как бы то ни было, Мартин, мчась над поверхностью планеты и не обращая внимания на бортовой компьютер, бубнящий о недопустимости совершаемых маневров, был обычно близок к состоянию эйфории.
– Построение – три пятерки, ведущие – старшие пилоты, я веду всю группу, – несколько искаженный связью голос Уморыша был как обычно сух и деловит. Мартина всегда поражала перемена, происходящая с флай-лейтенантом в воздухе – нудный и придирчивый до невозможности на земле, за штурвалом он преображался в компетентного офицера-планетарника, отчего Мартин всегда с некоторой грустью вспоминал себя в молодости. «Мы все немного сдвинутые на полетах», – вдруг почему-то пришла ему в голову неожиданная мысль, – «а там, на поверхности, живут, разговаривают, ссорятся и мирятся всего лишь наши тени, отражения нас летающих, настоящих». Мысль мелькнула и погасла, уступив место сосредоточенности управления катером – три боевых группы москитов красиво и на удивление слаженно поднимались в воздух.
– Цель – квадрат Б12, расчетное время прибытия – ноль-семь. – Мартин не поверил ушам. Уморыш явно собрался в этот раз переплюнуть сам себя и выжать из их старых машин невозможное.
– Есть Б12, ноль-семь, – подтвердил он полученную информацию. По какой-то негласной традиции пилоты никогда не пользовались во время переговоров ни званиями, ни привычным «сэр».
– Вводная – уничтожение единственного корабля противника. Группы сопровождения нет. Класс корабля, – тут Уморыш помедлил, а потом повторил, – класс корабля – корвет.
Мартин мысленно застонал. Даже если они прибудут в целости в квадрат Б12 (хотя до Б12 за ноль-семь – бред! полный бред!), то корвет без группы сопровождения на поверхности планеты мог означать лишь одно из двух – либо это потрепанная в боях техника, отставшая от основных сил, либо штурмовик, специально подготовленный для таких вот планетарных боев. И, на основании того, что Империя успела узнать об энергах за время войны, второй вариант смотрелся намного правдоподобнее.
А узнать имперские научники смогли немногое. Объединившись перед общей угрозой с половиной своих бывших врагов (хотя оставшаяся половина в это время все так же фанатично вела междоусобные войны), Империя, даже не смотря на непрерывный приток техники и ресурсов от неожиданно обретенных союзников, смогла лишь добиться неустойчивого паритета. Технологии энергов явно превосходили человеческие, и любая победа давалась имперской армии с огромным трудом, хотя и превозносилась до небес в целях пропаганды. Классифицировать корабли чужаков даже не всегда представлялось возможным – создавалось впечатление, что энерги собирали свои боевые единицы из цельных узлов, причем варьируя их в немыслимых комбинациях, что, тем не менее, не мешало результатам такого дизайна быть смертоносно эффективными.
В квадрат Б12, как ни странно, они прибыли точно в расчетное время и даже в целости и сохранности. И никого там не обнаружили.

***

Для миллиардов людей подчеркнуто невзрачное кресло Императора с двойной звездой в молниях над ним являлось символом верховной власти. Все официальные обращения начинались одинаково: строгая комната, пустое кресло, и вот он, Император, входит и стремительно занимает свое место, чтобы несколькими словами кардинально решить судьбу целых государств и с ног на голову перевернуть сложившийся политический порядок. Или просто поздравить простых граждан Империи с очередным праздником. Или и то и другое вместе.
Ходили слухи, что это кресло принадлежало еще первому Императору и было привезено с домашнего мира. И что в его реставрацию вложена не одна тысяча кредов. И что есть целый отдел научников, следящих за его сохранностью. Одним словом, это кресло для миллиардов человек было почти что легендой.
А для актера Тадеуша Лапека оно было проклятием. И одновременно рабочим местом, потому как Тадеуш Лапек вот уже тридцать два года играл единственную свою роль – роль Императора. Впрочем, к чести сказать, играл недурно.
Когда-то давно молодого Тадеуша сразу по окончании выпускного экзамена в театральном училище пригласили к директору. Предвкушающий бурное застолье после учебных мук Лапек как на крыльях влетел в кабинет, находясь в весьма приподнятом настроении. Где и был арестован двумя невыразительными людьми из особого отдела без предъявления каких-либо обвинений. Тадеуш хорошо запомнил лицо их директора в тот момент, белое и какое-то непроницаемое. Складывалось впечатление, что нет никакого выпускника Лапека и никогда не было, а человек, стоящий между особистами и не человек вовсе, а так, пустое место, досадное недоразумение, которое директор училища вынужден созерцать.
Потом были три ужасных дня в одиночной камере. Тадеуш тщетно пытался понять, чем же таким он разгневал овер-канцелярию, тасуя в голове колоду знакомых и все те невинные мероприятия, которые он посещал в свою студенческую бытность. И с каждый разом на дружеских лицах появлялись все более зловещие выражения, а разные пьяные сборища с дурацкими шутками казались уже чуть ли не антиправительственными сходками заговорщиков.
К четвертому дню Тадеуш был готов признаться в чем угодно и кому угодно. К сожалению, из собеседников у него был лишь автоматический дозатор еды, исправно выдающий безвкусную пайку и сообщающий об этом невыразительным металлическим голосом. Хотя, скорее всего, Тадеуш просто тогда был не способен почувствовать вкус.
И на четвертые сутки его заключения состоялся разговор, который в одночасье стал точкой в короткой жизни неизвестного молодого актера.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11