С другой нас разъединял идеологический провал.
Я попытался сконцентрироваться на словах Роды Титус.
– Не знаю, – сказал я, пытаясь подобрать нужные выражения, – не уверен, что понимаю, о чем вы.
Я улыбнулся, то есть попытался выдавить из себя улыбку, но ее лицо снова приняло озабоченное выражение. Большая часть эмоций сенарки граничила со страхом. Еще одно следствие иерархической системы общества – наверное, потому, что подчиненный должен постоянно стараться удовлетворить начальника, его скручивает от боязни сделать что-то, что не понравится вышестоящим лицам.
– Что вы имеете в виду? – осведомилась она. – Почему вы так сказали?
– Я всегда имею в виду то, что говорю, – признался я. Фраза казалась чужеродной, сказанной не к месту.
– Может, – предположила Рода Титус, – теперь мне лучше поговорить напрямую с матерями. Если вы всего лишь укажете, где держат пле… я имею в виду детей, дело пойдет быстрее.
– Понятия не имею.
– Покажите мне направление.
– Не могу.
– Можете. Конечно, можете!
– Рода Титус, этих детей зачали тридцать лет назад. Столько времени прошло! Вся история мхом поросла.
– Нет, – возразила она, как будто ожидала таких слов, ожидала такого хода в воображаемой шахматной партии, которую она вела с вероятным противником в своих затуманенных мозгах. – Один год за десять в состоянии транса. По большей мере им сейчас биологически по одиннадцать лет.
– В таком случае, – подытожил я, кривя губы в усталой гримасе, – они живут вместе с матерями в женском общежитии.
– Тогда я буду просить вас организовать встречу там.
– Это ведь женское общежитие, – напомнил я. Одной фразы оказалось недостаточно для понимания, и мне пришлось добавить. – Я – мужчина.
Однако Рода Титус восприняла замечание как неуместную шутку.
– Техник Церелем, вы главный дипломат в этом обществе, ваши обязанности включают организацию встреч. Вы пообещали мне, что отцы смогут увидеться с детьми.
– Я сказал, что отцы смогут приехать сюда, – уточнил я. – Они действительно смогут, потому что кто же их остановит? У нас нет границ или пограничных контролей, в отличие от вас. Но посещение детей не касается меня. Здесь решают матери.
– Но вы же говорили, что…
– Мне все это опять надоело. Я поднялся, собираясь уходить.
Но она встала вслед за мной, теперь уже начиная кричать:
– Вы не можете просто уйти! Вы обещали… Я делала доклад президенту, основываясь…
– Это меня не касается, – сказал я чистую правду, но Роду Титус слова задели за живое.
Она топала ногами, размахивала руками, кричала, визжала и обзывалась. А я, не изменяя спокойному настроению (оскорбления меня не волновали), вышел из общежития.
Затем случилось следующее: посланница попыталась пробиться в женское общежитие, но там ее встретили непонимающе, а позже, когда попыталась настаивать, и враждебно. В конце концов, когда Титус потребовала, чтобы ее провели к пленникам (!) и чтобы с ней обращались с соответствующим уважением (!!) и почтением (!!!) как с официальным послом великой (?!!) нации, женщины сначала послали ее подальше, а когда она не поняла, то просто-напросто выкинули нарушительницу спокойствия за дверь.
Неугомонная сенарка предприняла вторую попытку, ее снова выдворили вон. После этого Рода Титус вернулась на шаттл, собрала людей и силой попыталась проникнуть в общежитие.
Акция собрала у входа в дом довольно большую толпу. Я пропустил событие, потому что купался в это время в одном из прудов с угрями – мне нравилось ощущать тело животного, трущегося о мою кожу. Но отчеты стали известны всем и каждому, тем более мне все рассказали очевидцы. Рода Титус вернулась с шестью вооруженными солдатами. Группа женщин из общежития загородила им проход, крича и поливая бранью чужаков. А посланница стояла там и корчилась от гнева, как будто у нее разом заболели все зубы. Солдаты целились из пистолетов в толпу, но наших женщин не так легко напугать. Они ругались и плевались, кто-то притащил подушку со своей кровати и начал лупить по голове одного из охранников. Солдаты заволновались, но пристрелить женщину, вооруженную подушкой, только потому, что она не перестает тебя ею колотить, им не позволяла совесть (или кодекс чести, который принимают все сенарские военные). Говорят, некоторые защитницы общежития кричали на домашнем языке, некоторые на общем, а отряд стоял как глухой.
Затем Рода Титус приказала своим людям проложить ей дорогу внутрь здания, и те рванулись вперед. Но в дверном проеме столпилось столько женщин, что ничего у них не вышло. Говорят, когда Рода Титус ретировалась вместе с солдатами обратно в шаттлы, ее лицо пылало от стыда и смущения, а из глаз во все стороны брызгали слезы.
Я не видел ее два дня. На третий день она пришла ко мне.
– Сегодня воскресенье, – сказала Титус. – Не могли бы вы проводить меня в одну из ваших церквей? На этой неделе Бог послал мне ужасное испытание, настало время помолиться в Доме Господа.
Я что-то жевал, хлеб с луком, кажется.
– Церковь, – прошамкал я невнятно, – это одна из ваших сенарских традиций.
Она посмотрела на меня отсутствующим взглядом, переваривая слова. Затем последовала совсем не такая реакция, которую можно было ожидать. Посланница не рассвирепела, не начала вопить о безбожности алсианского народа. Вместо этого женщина упала на стул и принялась всхлипывать.
– У нас нет церквей, – сказал я, взяв следующий бутерброд, – никаких священников, никаких икон, ничего, что бы стояло между верующим и Богом. Почему люди должны идти в специальную комнату, чтобы поговорить с Господом? Неужели какое-то помещение на Соли отличается от всех остальных?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92