И когда он теперь увидел их, в памяти всплыло воспоминание о прочитанной книжке, о том, как дикари добывают огонь трением одного куска дерева о другой. Ныне лето стояло очень сухое, и из боязни лесного пожара было запрещено даже курить в лесу. И вот в самой чаще сухого леса с помощью этого ужасного древесного огнива вот-вот мог вспыхнуть огонь.
Странные мысли нахлынули на Торкеля.
Почему именно сейчас добывают дуб с осиной огонь острову на погибель? Неужто бог, разгневавшись на Фагервик, решил испепелить остров, как Содом и Гоморру? Если займется огонь, запылают все дома до единого, а людям придется, спасаясь от дыма и пепла, бросаться в залив! Ведь не один лесной пожар вспыхнул от такого вот трения дерева о дерево.
Сев на пень, он огляделся в надежде увидеть клубы дыма и огня. Пусть Фагервик сгорит, ибо все здесь не что иное, как сатанинское наваждение! И если он выгорит дотла, как Скамсунд, то можно будет жить и на его родном острове и мириться с тамошней жизнью, коль скоро исчезнет и перестанет искушать и тревожить душу обетованная земля на этом берегу…
Но он тут же счел эту мысль безбожной и даже испугался, словно невольно оказался свидетелем поджога; он встал и торопливо ушел.
Торкель миновал целебный источник, где некогда лечились минеральными водами и где до сих пор висели костыли, оставленные на память об исцеленных болезнях. Потом взобрался на холм, на самом верху которого стоял храм памятником какому-то королю. На небольшом лужке Торкель постоял под сенью дубов, отбрасывавших зеленые, шевелившиеся от ветра тени, поднялся еще на один холм с отслужившей свой век мельницей и вскарабкался по лесенке наверх. И перед ним во всей своей красе и богатстве раскинулся Фагервик; а обернувшись, мальчик увидел Скамсунд с его Карантинным домом и церковью и далеко-далеко – открытое море с маяком. Туда, к морю, влекла его мечта, и он понял наконец, что сбился с пути, который – он верил в это – так или иначе приведет его к цели.
Взволнованный, охваченный детским смятением перед тем великим неизведанным, что зовется будущим, он вдруг увидел в заливе гонимый попутным ветром белый учебный бриг с королевским флагом на грот-марсе, с лоцманским гюйсом на бом-кливере и целым набором сигналов на штаге.
А у каждой реи стояли одетые в белое мальчики, готовые в любую минуту убрать паруса… Вот куда влекла Торкеля его мечта.
Он наблюдал за маневрами судна, надеясь, что бриг ляжет в дрейф и бросит якорь. И мальчик принял дерзкое решение – подкараулить кого-нибудь из офицеров, завсегдатаев ресторана, и безо всяких обиняков просить у него место юнги.
Он следил за тем, что делалось на борту, за парусами, за малейшим изменением курса рулевым.
Бриг меж тем миновал купальни: вот-вот начнут брасопить бак, вот-вот якорь ляжет на банку, вот-вот… Бриг и впрямь уже спустил сигналы, затем лоцманский гюйс и, держа курс… поплыл вниз по течению, и мимо, мимо заливов! Исчез, словно светлая мечта, унося с собой надежды Торкеля на будущее.
Он спустился с мельницы, потом с холма и снова очутился под сенью дубов. Здесь, хотя и под купами деревьев, все же ощущаешь себя на воле, и перед тобой расстилается широкий простор. Проходя дубовой рощей, он вдруг увидел посреди лужка маленькую девочку лет пяти, не старше. Она стояла совсем одна, сунув пальцы в рот, и в отчаянии озиралась вокруг. Две невысохшие слезинки блестели у нее на щеках.
– Что ты делаешь одна в роще? – спросил мальчик.
– Все меня бросили, – отвечала она.
– Хочешь пойти домой?
– Да-а!
– А как тебя зовут?
– Алиса!
– Где же ты живешь?
– Возле купальни!
Торкель сразу догадался, кто перед ним, и направился к купальне.
– Хочу, чтобы ты вел меня, – сказала девочка и протянула ему ручку.
Мальчик взял эту мягкую детскую ручонку, такую крошечную и нежную, что он едва осмелился дотронуться до нее. И подумал о том, какие злые у нее братья и сестры! Как могли они бросить малютку одну в роще, где на воле пасутся лошади. И пусть они не представляют опасности, они могут напугать маленького ребенка.
Когда Торкель и Алиса поравнялись с купальней, малютка показала на один из самых больших домов:
– Здесь я и живу! Прощай!
И шмыгнула в калитку, а мальчик подумал: «Вот она – благодарность!»
Но тут появился тот самый пожилой господин из кегельбана, и, махнув Торкелю рукой, чтобы тот остановился, заговорил с девочкой:
– Где ты была, детка?
– Где, в роще! А все меня бросили, потому что они плохие!
– Я же просил тебя не ябедничать! – И обратился к Торкелю, точно давно ждал его: – Заходи, мой мальчик, я хочу поговорить с тобой!
Торкель вошел в дом и только теперь заметил, что пожилой господин был одет во флотскую форму, но знаков различия он не разглядел.
– Послушай, Торкель, – начал он, – что с тобой, отчего ты такой печальный?
Мальчик чуть было не поддался вполне естественному желанию пожаловаться, но вовремя вспомнил решительные слова, только что сказанные ребенку: «Не ябедничать!»
И он коротко, но учтиво ответил:
– Да так, ничего!
Но пожилой господин продолжал расспрашивать:
– Тебя обидели?
Ответ на этот вопрос напрашивался сам собой, но ясный разум мальчика подсказал ему: надо преодолеть искушение и не отвечать так, как ему того хотелось, и он совладал с собой:
– Да нет, просто мелкие неприятности!
Строгое, испытующее выражение лица офицера чуть смягчилось и исчезло; он взял Торкеля за руку и повел в сад. Сев на скамью и рисуя палочкой на песке, он заговорил:
– Послушай-ка, мой мальчик! Я обратил на тебя внимание, когда ты в первый раз ставил кегли в кегельбане. Видишь ли, ты так славно держишься.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14