Я закурил другую сигарету и подумал какое-то время.
– Есть же другие полицейские, черт возьми! – произнес я. – Например, тот, который поймал Кюртена, Дюссельдорфского Зверя? Почему бы не пригласить его?
– Мы уже проверили то дело, – сообщил Небе. – Похоже, что Петер Кюртен сам сдался полиции. Да и нельзя сказать, чтобы это было очень удачное расследование.
– И что же, больше никого нет?
Небе покачал головой.
– Вот видите, Гюнтер, – сказал Гейдрих. – Мы снова возвращаемся к вам. Честно говоря, я сомневаюсь, чтобы во всей Германии нашелся лучший сыщик, чем вы.
Я засмеялся и покачал головой.
– Очень хорошо. Просто отлично. Вы произнесли замечательную речь о детях и семье, генерал, но, конечно, мы оба прекрасно знаем, что вы держите информацию об этом деле в секрете из опасения, что все увидят: современная полиция – сборище дилетантов, ничего не смыслящих в своем деле. Это уронит и их, и ваш престиж. И вы хотите, чтобы я вернулся, совсем не потому, что я такой уж хороший сыщик, а потому, что все остальные – плохие. Современное Крипо в состоянии расследовать только два вида преступлений – нарушение чистоты расы и распространение анекдотов о фюрере.
Гейдрих улыбнулся, как побитая собака, но глаза его сузились.
– Вы что, отказываете мне, господин Гюнтер? – спросил он без всякого выражения.
– Я хотел бы вам помочь, действительно хотел. Но вы выбрали плохое время. Понимаете, я только что узнал, что вчера ночью был убит мой напарник. Можете считать меня старомодным, но я хотел бы найти того, кто это сделал. При обычных обстоятельствах я передал бы дело ребятам из комиссии по расследованию убийств, но, принимая во внимание то, что вы мне сейчас сказали, это бы ни к чему не привело, не так ли? Они додумались до того, что обвинили меня в его убийстве, так что, кто знает, может, они заставят и меня подписать признание, тогда уж мне ничего не остается, как работать на вас, чтобы избежать гильотины.
– Естественно, я слышал о смерти господина Штальэкера. – Он снова поднялся. – И конечно, вам хочется навести кое-какие справки. Если мои люди смогут вам чем-нибудь помочь, невзирая на их дилетантство, смело обращайтесь к ним. Тем не менее допустим на минуту, что это препятствие устранено, что вы тогда ответите?
Я пожал плечами.
– Допустим, что я откажусь. Означает ли это, что я лишусь своей лицензии частного сыщика?
– Естественно.
– Разрешения на ношение оружия, водительских прав?
– Без сомнения, мы отыщем какой-нибудь предлог...
– Тогда, вероятно, я вынужден принять ваше предложение.
– Отлично.
– При одном условии.
– Говорите.
– На все время расследования я получаю чин криминалькомиссара, и мне будет позволено вести следствие так, как я посчитаю нужным.
– Минуточку, – вмешался Небе. – А чем вам не нравится ваш старый чин инспектора?
– Если не принимать во внимание разницу в зарплате, – сказал Гейдрих, – Гюнтер, без сомнения, стремится к тому, чтобы как можно меньше зависеть от вмешательства высших чинов. Он, конечно, совершенно прав. Ему нужен этот чин для того, чтобы преодолеть предубеждение, с которым, можно не сомневаться, встретят его возвращение в Крипо. Мне следовало подумать об этом самому. Я согласен с вашим условием.
Мы направились назад во дворец. За дверью офицер СД протянул Гейдриху записку. Он прочитал ее и улыбнулся.
– Ну разве не совпадение? – улыбнулся он. – Похоже, мои некомпетентные полицейские отыскали человека, который убил вашего напарника, господин Гюнтер. Интересно, говорит ли вам о чем-нибудь имя Клауса Херинга?
– Штальэкер наблюдал за его квартирой, когда его убили.
– Хорошие новости. Только в эту бочку меда попала ложка дегтя – этот Херинг покончил жизнь самоубийством. – Гейдрих посмотрел на Небе и улыбнулся. – Наверное, нам лучше съездить туда и посмотреть, как ты думаешь, Артур? А то господин Гюнтер подумает, что мы все это подстроили.
Всегда очень трудно сформулировать впечатление от вида повешенного – в нем есть что-то гротескное. Высунутый распухший язык, напоминающий третью губу, выпученные, похожие на шары, глаза, как у собаки, участвующей в гонках, – все это влияет на ваше восприятие. Кроме того, что Клаус Херинг никогда бы не выиграл приза местного дискуссионного клуба, о нем мало что можно было сказать. Разве только, что ему было около тридцати, худощавый, волосы светлые, довольно высок – отчасти из-за своего страшного «галстука».
Все более или менее ясно. По своему опыту я знаю, что вешаются в основном самоубийцы: существует много более легких способов убить человека. Я знаю несколько исключений, но это были несчастные случаи, при которых у погибших происходило неожиданное торможение блуждающего нерва в тот момент, когда они предавались самомазохистским извращениям. Этих сексуальных извращенцев обычно находили обнаженными или одетыми в женское белье с развернутыми порнографическими журналами, прилипшими к рукам, и это всегда были мужчины.
В случае с Херингом не имелось никаких доказательств, что смерть произошла во время подобных сексуальных развлечений. Одет он был так, как могла бы одеть его мать; и руки, висящие вдоль тела, служили наглядным подтверждением тому, что он сам сунул голову в петлю.
Инспектор Штрунк, тот самый полицейский, который допрашивал меня в Алексе, доложил Гейдриху и Небе о результатах обследования места преступления.
– Мы нашли листок с именем этого человека и его адресом в кармане Штальэкера. В кухне лежит штык, завернутый в газету. Он покрыт кровью, и по его виду я бы сказал, что именно этим оружием его убили. Мы нашли также запачканную кровью рубашку, которая, вероятно, была на Херинге в момент убийства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91