На мне были простая белая блузка, розовый жакет с длинной черной юбкой и туфли на сплошной подошве.
Но я была здесь и вовсе не собиралась упускать чудом предоставленный шанс.
Все бы хорошо, однако в голову упрямо лезли нехорошие мысли: «С такими, как я, ничего хорошего не случается. Просто не случается».
— Вы исполняете свои песни или только пишете их? — спросил Барри.
— Вообще-то я пою их сама, если только это можно назвать пением.
«Прекрати извиняться, Мэгги. Ты вовсе не обязана извиняться за что-либо».
— Есть профессиональный опыт?
— Небольшой. Пела иногда в клубах Ньюберга. Это возле Вест-Пойнта. Но никогда соло. Моему мужу не очень нравилось, когда я выходила на сцену.
— Наверно, ему это очень не нравилось, верно?
— Он считал, что я выставляюсь. Не терпел, когда на меня смотрели другие мужчины.
Поэтому я его и застрелила, всадила три пули.
— А сейчас вам хотелось бы попробовать, верно? Спеть на публике? Смогли бы?
При мысли об этом в висках застучала кровь.
— Да, смогла бы.
Что еще я могла сказать?
— Хороший ответ. — Он указал на прекрасный сверкающий черный «Стейнвей» у дальней стены кабинета. — Ваше первое испытание будет приватным. Принесли что-нибудь?
Я подняла дипломат.
— Да, много всего. Что вы хотите услышать? Баллады? Блюзы?
Барри покачал головой:
— Нет, Мэгги, нет. Только одну вещь. Это ведь прослушивание, а не концерт.
Только одну песню? У меня похолодело в груди.
У меня не было одной песни, и я совершенно не представляла, на какой остановить выбор. Растерянная и смущенная, словно осталась вдруг голой, я стояла перед ним.
«Ну же, очнись. Он всего лишь человек. Просто ведет себя иначе. Ты же пела эти песни тысячи раз».
— Давайте, Мэгги. — Он посмотрел на часы. — Пожалуйста.
Я набрала в легкие побольше воздуха и решительно села к пианино. Рост у меня не маленький, поэтому я предпочитаю сидеть. За окном разворачивалась привычная картина хаотично бурлящего Бродвея.
«Ладно, — сказала я себе. — Ты здесь. Ты на прослушивании у Барри Кана. Покажи себя. Ты можешь... ты должна».
— Песня называется «Женщина на луне». Она о... о женщине, которая занимается тем, что по ночам убирает в домах в небольшом городке. При этом она каждый раз видит луну из другого окна. Ну и еще она мечтает.
Я посмотрела на Барри Кана. «Боже, Мэгги, куда тебя занесло. Ты сама — женщина на луне». Он остался сидеть у стола, упершись ногами в нижний ящик, сложив руки на груди и прикрыв глаза. Мое объяснение осталось без комментария.
В музыкальном отношении «Женщина на луне» напоминала знаменитую песню самого Барри «Свет наших встреч». Я проиграла вступление и запела негромким, неуверенным голосом, показавшимся вдруг унылым и заурядным. И, еще не закончив, поняла — проиграла.
Я закончила. Тишина. Молчание. У меня еще хватило смелости посмотреть на него. Барри Кан сидел в той же позе. Он даже не шевельнулся. Наконец...
— Спасибо.
Я ждала. Он сидел.
— Будете критиковать? — спросила я, убирая ноты и текст в дипломат.
Сердце замирало от страха, но мне хотелось услышать что-то еще, кроме «спасибо».
Он пожал плечами:
— Могу ли я критиковать своего ребенка? Это же моя музыка, не ваша. И голос мой. Вы лишь имитируете его. Нет, меня это не интересует.
Лицо вспыхнуло от разлившейся по щекам краски стыда. Однако к чувству унижения уже примешалась злость.
— Думала, вам будет приятно. Я написала ее в вашу честь.
Мне хотелось выбежать из комнаты, но я заставила себя остаться.
— Ладно, пусть так. Прекрасно. Я польщен. Но ожидал другого. Я думал, вы принесете свои песни. А эхо можно послушать и в туннеле подземки. У вас все песни переделаны из моих?
«Нет, черт бы тебя побрал. Мои песни — это мои песни!»
— Вы имеете в виду, есть ли у меня что-то более оригинальное?
— Именно. Мне нужна оригинальность. Для начала.
Я стала перебирать ноты. Пальцы как будто онемели и не желали слушаться. В голове маршировал духовой оркестр.
— Позвольте еще одну?
Барри Кан поднялся. Он стоял и качал головой.
— Не надо, Мэгги. Не ищите. Не думаю, что...
— У меня есть одна... то есть у меня много своих. Много. Своих, а не ваших.
Я обращалась к нему, снова и снова приказывая себе не робеть. Не смущаться. Не теряться.
Он вздохнул, уже приняв решение не в мою пользу.
— Хорошо, раз уж вы здесь. Еще одну песню, Мэгги. Только одну.
Я вытащила «Подсолнух». Эта песня немного напоминала старый хит Кэрол Кинг. Пожалуй, не очень оригинальная. Слишком сложная. Слишком сентиментальная. Нет, не пойдет. Шум у меня в голове стал громче, напоминая грохот приближающегося поезда. Я чувствовала, что вот-вот попаду под его колеса.
Я вернула «Подсолнух» на место и вытащила другой лист — «Расставание с надеждами». Да, эта будет лучше. Я написала ее сравнительно недавно, уже после переезда в Нью-Йорк.
Одна песня.
Я ощущала на себе взгляд Барри Кана, чувствовала его растущее нетерпение. В комнате стало вдруг нестерпимо жарко. Я не смотрела на него — перед глазами прыгали нотные знаки.
Песня рассказывала о моих отношениях с Филиппом. Первоначальный экстаз, любовь, или то, что я принимала за нее. Потом страх. Ужас осознания того, что любовь уходит, что ее, может быть, уже не вернуть.
Одна песня.
Я повернулась к пианино, глубоко вздохнула и опустила пальцы на клавиши.
Сначала негромко, потом с нарастающей страстью, разбуженной воспоминанием, я пела о том, что было со мной, снова переживая и восторг, и тревогу, и отчаяние.
Филипп, Дженни, я, наш домик возле Вест-Пойнта.
В комнате что-то изменилось. Я ощущала понимание, сочувствие, душевную близость, то, что искала в своих письмах к этому человеку, некую незримую связь между собой и мужчиной, молча и неподвижно сидевшим у стола.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76