С ружьями кремниевыми и тремя пушечками? С хоругвями и кучкой священников, что в каждом из отвоеванных мест сразу же ставили крест, да купцами, тут же начинавшими вести торг? Хватит ли у них мужества сжиться с новым этим миром?
Ермаку Тимофеевичу было не из чего выбирать. Строгановы присылали не только припасы и воинскую подмогу малую, но и письмецо. С указом царским.
«Повелеваю Ермаку, сыну Тимофееву, и его ватажному люду возвращаться в земли Пермские, чтобы нести ответ за деяния свои злые на Дону и Волге. В случае неповиновения воровского быть им повешенными!»
Вакула Васильевич прочитал послание Строгановых, передающее очередной указ безумного царя, добравшееся все-таки до флотилии на Тоболе.
– Ну, вот и вновь мы изгоями стали! – вздохнул священник невесело и отдал письмо Ермаку. – Вот она, благодарность царская! А иначе и не было никогда! Царь никогда не прощает!
– Простил же уже, так и еще раз простит! – сердито возразил Ермак. – Я Сибирь к его ногам брошу. Такого подарка еще никто своему палачу не преподносил. Вперед, Вакула, и нос не вешай! Навстречу новому миру отправляемся…
Атаман стоял под развевающимся на ветру парусом и, прищурившись недобро, поглядывал на берег тобольский. Там погоняли коней всадники Маметкулевы, стреляли, как только лодки и плоты приближались к суше.
– Мне в Россию вернуться надобно, до того как стариком древним сделаюсь. Я еще Машкова жизни лишить должен!

Глава одиннадцатая
В БЕГАХ

На третий день безумной скачки Лупин догнал свою любимую дочушку.
Он уже и верить перестал, что удастся ему совершить такое чудо. Последние сто верст старик кулем висел в седле, цепляясь то за поводья, то за конскую гриву, лишь бы не упасть. Болели все кости, живого места, казалось, не было, тело сгорало изнутри, плыл перед глазами мир и исчезал вообще, но Лупин мчался вперед, зная, что никогда не сможет вновь залезть на лошадь, если уж из седла свалится.
Посланные вдогон казаки не дремали, и расстояние меж ними и преследуемыми неумолимо сокращалось. Они делали то, до чего не додумались ни Машков, ни Лупин: «лыцари» искали в каждом встречном поселении свежих лошадей, избивали жителей и спешили вперед.
Тем временем Машков с Марьянкой добрались до маленького укрепленного городка на Туре. Лошади были уже в мыле, еще немного – и падут. Взгляду беглецов открылись три деревянные хижины, окруженные крепким палисадом, и маленькая часовенка, в которой служил совсем еще молоденький священник. Работы у него в этих землях было невпроворот, он проповедовал веру Христову перед остяками и татарами, показывал им иконы со святыми, обещал язычникам жизнь вечную, – что понимали они иначе, чем церковь православная, – и рьяно крестил новообращенных, удивляясь покладистости этих людей.
О том, что остяки верили, будто, погрузившись в купель со святой водой, они обретут бессмертие, и поэтому так охотно принимали крещение в новую веру, милому священнику ни за что было не догадаться. А когда во время ледохода померли девять человек, отказавшихся креститься в православие, а все остальные, сбрызнутые святой водицей, выжили, новое учение было повсеместно принято за волшебную силу.
Машков в одиночку прискакал к воротам палисада, чтобы узнать, кто обитает в маленьком городке. Охотники разошлись по лесным заимкам, строгановским людям он был в лицо неизвестен, всего лишь казак, а потому и совершенно неинтересен, с казаками торговое дело не сладишь, по рукам с такими не ударишь. Их следует просто опасаться, иначе вообще без порток останешься.
Так что по-дружески приветствовал осторожничавшего Машкова лишь местный священник.
– Ой, а ты не Иван ли Матвеевич часом будешь? – воскликнул он, распахивая настежь двери часовенки. – Ермаков лучший товарищ? Братец, да что ж ты делаешь-то здесь? Только не говори, что ты один в живых остался!
– Да нет, за палисадом еще один дожидается, – с усмешкой ответил Машков. – Борька наш.
– Посыльный атамана? Веселый такой паренек? Как же вы сюда попали, какими судьбами?
– С тайной миссией к Строгановым мы посланы, – вздохнул Машков, который иногда выкручиваться был большой мастак. – А у Ермака все в порядке. Победу вот большую одержали, и теперь плывет воинство наше по Тоболу к Иртышу! Ну, как тебе новость моя, преподобный отец?
– Прииди на грудь мою! – священник и в самом деле растрогался до глубины души. – Здесь тоже все идет отлично! Христианство бальзам суть для душ языческих.
Машков вернулся к палисаду, дал знак Марьянке – дескать, спокойно все. Она спешилась и привела замученных лошадей к конюшне.
– Место здесь славное! – сказал Машков. – Красивых лошадушек видал я. Церкви, вестимо, принадлежат, ну, а церковь людям помогать должна, так что наши они будут! Сразу поменяем и дальше поскачем?
– Я выспаться должна, Иванушка, – прошептала Марьянка, прижимаясь к дрожащей лошадке. Глаза девушки запали. Лицо стало серым от пыли степной, маленькое, жалкое, словно у заморенного ребенка. – Два, три часа сна – не больше! Можно?
– Да, можно, – Машков приобнял Марьянку, почти что волоком волоча в домишко священника. Тот бросился навстречу «Борьке», расцеловал трижды в чумазые щеки, уверяя, что страшно рад принимать в гостях лучших друзей Ермака Тимофеевича, и, даже не подозревая, что те у него задумали коней увести, веселился от души…
– Скажи… – спросил священник, когда Машков с Марьянкой пили горячий сбитень, – как поживает там Вакула Васильевич?
– Лет эдак через двадцать в Сибири собственное воинство из кулаковских деток появится! – весело хмыкнул Машков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66