Зверьки они все хитрые, выучка им всем надобна…
Как же мало знал Ермак Марьянку!
Пару раз проходил мимо атамана «великий провидец» душ казачьих, глядя на опущенную голову Ермака, и все порывался крикнуть атаману:
– Ты, пес смердячий! К реке беги, живо, друга спасай!
Но черная часть его души уже согревалась мыслью о шести сотнях целковых, а потому молчал Вакула, утешая себя тем, что Ермак, открой он всем тайну его постыдную, не испугался бы, а просто приказал порешить уже его, отца Вакулу, будущего сибирского святого. И ряса поповская в этом случае броней бы для него не была…
Через час после богослужения Лупин, прихватив двух коней, переплыл через реку и отправился в путь вслед за дочерью и Машковым, все еще нелюбимым зятем. Дорогу они точно оговорили: сначала по степи кругаля дать, затем к Тоболу вернуться и так до Туры лошадей гнать. Оттуда старым, проторенным уже путем возвращаться придется, каким в Сибирь шли. То теперь нетрудно будет – из Пермской земли слали сюда Строгановы земледельцев и охотников, приказчиков своих и рукодельцев, что землю живой сделали, поля вспахали да сокровища недр начали искать под присмотром сведущего люда.
Единственный путь на волю! За Каменным Поясом на Руси-матушке, как иголка в стоге сена, исчезнуть можно; хоть даже в Москву податься, а там никто и не спросит, кто да откуда, песчинкой себя враз почувствуешь, на которую и не глянет никто.
– Чего еще умеешь-то, кроме как в седле трястись, люд честной забижать да баб красть? – как-то раз спросил Лупин Машкова, когда вели они неторопливый разговор о будущем.
– Петь могу! – гордо отозвался Машков.
– Не маловато ли? Через всю Россию пробираться собрался, по площадям песни горлопаня? Не для того я дочушку мою растил. Подумай, а еще на что сгодишься?
– Возничим быть могу, с обозами ходить.
– Неплохо. Хорошие возничие всегда нужны. Но вечно в пути, вечно на телеге, месяцами на облучке, да еще от лихого люда на дорогах отбиваться придется, под палящим солнцем и в снежную бурю… Худо все это, Ваня! Молодую женушку надолго оставлять одну, перегорит еще, как свечечка воску ярого! И Марьянушка – не исключение, то даже я скажу, отец ее!
– Печи могу ставить, батя, – сказал Машков после долгого размышления.
– Так точно можешь?
– Да уж не одну поставил!
– Хорошая печь – оно ведь как, дымить не должна! Печь создать – искусство немалое, Иван Матвеевич! – Лупин поскреб седую голову. – Но дело это мне по нраву…
Сошлись тогда на том, что, на Русь вернувшись, Машков печным делом займется. Иван Матвеевич вздохнул шумно, радуясь тому, что старик приставать с вопросами назойливыми перестал. И бросился на поиски Марьянки.
– Вот ведь судьба какая! – пожаловался Иван, едва найдя ее. – Из казаков да в печники! Из степей – в угол дымный. Вместо седла задом на теплую лежаночку!
– Ничего не понимаю! – вскинулась тогда Марьяна. – Кто тут печки собрался ладить?
– Я! Я твоему бате только что пообещал!
– Сначала на Русь добраться надобно, – ответила она тогда с усмешкой. – А отцы – они все одинаковые… Всегда знать хотят, что через годы станется! Для нас сейчас важно лишь одно – жизнь спасти…
Закончилась давно служба божья. Отец Вакула звал своего дьяка, да без толку. Ермак в шатре ждал нетерпеливо, когда наемники его явятся. Велел «Борьку» разыскать, но сотники огольца уже давненько не видели.
– Где Борька? – прокричал Ермак после двух часов бесполезного ожидания. – Или он не на реке?
Но никто паренька не видел, да и наймиты Наймиты – разорившиеся крестьяне или беглые холопы, нанимавшиеся на работы и находившиеся в личной зависимости от нанимателя.

все еще не объявлялись…
С Ермаком творилось нечто из ряда вон выходящее. Волнение душило его, он заламывал руки, метался по шатру, рассылал казаков, чтоб искали сорванца, но боялся при этом даже спрашивать о Машкове.
«А что, если в тот момент она с ним была? – подумал атаман и прикрыл глаза руками. – Неужто вместе их убили? Вот придут сейчас казаки те и скажут: «Ермак Тимофеевич, ничего ж другого нам не оставалось – на пару их убивать пришлось! Никто того не должен был видеть, что ты наказывал, а посыльный твой всегда подле Машкова крутится. Мы лишь сделали, что ты велел…»».
Проходили томительные часы, но ни Машкова, ни Марьянки, ни душегубов посланных видно не было. Метался по лагерю отец Вакула, по берегу бегал, звал в отчаянии дьяка своего Лупина. Но того тоже давно уж не видели…
Где-то около полуночи – Машков и Марьянка погоняли коней в кромешной темноте с оружием наготове, потому что повсюду налететь можно было или на татарские разъезды, или на остяков, а за одного русского у Кучума сотню соболей давали, – Ермак и отец Вакула столкнулись друг с другом у реки.
– Дьяка моего, кажись, похитили! – печальным басом оповестил атамана Вакула Васильевич. – Многого я в казаках навидался, но чтоб такая бестия, как Лупин, без боя исчезнуть смог – не поверю!
– А я Борьку ищу! – взволнованно признался Ермак. – Его тоже никто не видел!
Поп стрельнул глазом на Ермака и погладил окладистую бороду.
– Ты взволнован, да, Ермак? – осторожно спросил он.
– Мне нужен этот оголец! – тут же закричал атаман.
– Ожидая радости, иногда лишь черта в гости дождешься, – с мудрым видом загадочно заметил отец Вакула и вздохнул. – Ну, вот где Лупин? Может, с Машковым… но Машкова тоже не видно нигде…
– А, значит, и Иван Матвеевич тоже потерялся? – небрежно спросил Ермак. А сердце при этом сжалось даже. «Значит, все получилось у них, – подумал он. – Неужто Марьяна с ним была?»
– Злая ночь какая сегодня, – странно глядя на казачьего атамана, промолвил священник.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66