«Как я заблуждался, – горько подумал он. – Они должны умереть. Честь казацкая дороже жизни стоит…»
Он пошел к берегу, сел в челнок и поплыл к казачьей флотилии. Там атамана уже дожидался Лупин.
– Видел Борьку-то?
– У Машкова он! – выкрикнул Ермак. – И с Машковым навек останется!
– Так он и в самом деле через реку переплыл?
– Да! Вот ведь как торопился к дружку своему любезному Ваньке! – сердце Ермака заходилось от боли. Безграничная ярость не давала вздохнуть спокойно. Теперь атаман жалел, что на месте не убил Машкова с Борькой.
– И… и ты вот так просто оставил их умирать? – прошептал в ужасе Лупин.
– Возвращайся на свою лодку и к своему алтарю! – страдальчески поморщился Ермак. – Тебе-то что, старый, дергаться? Ты у нас дьяк и коновал, но казаком отродясь не был! Оставь меня в покое, старик!
Пушкари уже высадились с тремя своими пушечками на землю и сейчас готовили к бою ядра и порох.
На горизонте свет, наконец, победил ночь, ярче сделалось небо, день скользил по зеленой степи. И в первых лучах солнца стал виден воинский стан татарский.
Шатры из грубо выделанных шкур, море коней, дымок сотен костров, лес копий.
Князь Таузан уже приказал воинам готовиться к скорому бою. Маметкуль ожидал ниже по Тоболу.
План Ермака отвлечь татар провалился. Кучумовы всадники были повсюду.
– Возвращаться будем? – спросил Кольцо. С ладей понеслось пение хоралов. Новый дьяк, Лупин, стоял у алтаря и пылко молился. Слезы текли по дрожащему, усталому лицу.
«Дочушка, – думал он с отчаянием. – Это конец. Ты знала это и стала женой Машкову… Храни вас Господь, ребятушки…»
– Возвращаться? – переспросил Ермак и гордо покосился на своих сотников. – А что, есть на свете такое слово, братцы? Я такого не слышал! Вперед – вот это по-казачьи!
С громким пением высаживались казаки на берег Тобола. К ним уже летели на маленьких быстрых лошадках всадники князя Таузана.

Глава десятая
СТРАШНЫЙ БОЙ

Машков проснулся только тогда, когда рядом с ним, кашляя и чертыхаясь, отец Вакула взялся устанавливать хоругвь с ликом Спаса.
Машков быстро натянул попону на себя и Марьянку.
– Утро доброе, батюшка, – улыбнулся он. – Чего с утра пораньше шумишь?
– Жратва наша походная убьет меня когда-нибудь! – пожаловался пастырь беспутных душ казачьих. – У меня в кишках точно черти резвятся! Подъем, казаки! День победы грядет! Аллилуйя!
В беззлобной перебранке друг с другом, заменявшей воинам утреннюю зарядку, никто и не заметил, как под попоной торопливо одевалась Марьянка. А когда ее увидели, перед казаками вновь стоял стройный, как тростиночка, посыльный «Борька». Машков все еще бегал по «крепостце» полуодетый, а лицо светилось счастьем. Счастьем ночи, исполнившей все его мечты, наполнившей блаженством его жизнь, радостью более сильной, чем медленно подползающая к ним смерть.
– Вон они, татары! – крикнул он. – Будьте внимательны, братцы! Пусть подойдут поближе, тут мы и пальнем так, что они точно подумают – земля-де их носить отказывается! Только спокойно, други, только спокойно!
А потом они поняли, что не одни на берегу. С лодок спрыгивали в воду их товарищи, готовили ружья и пищали, вытягивали ладьи на сушу, и стена крепостцы становилась все выше, даже самый лихой всадник не смог бы перескочить ее. Строгановская тактика покорения Сибири не лошадно, а на ладьях, оказалась мыслью гения.
Тысяча человек пронесла через Пояс Каменный настоящую деревянную крепость!
Кричали сотники, монахи, по одному на каждую сотню, сжимали в руках хоругви и стяги.
С мрачным видом в маленькой крепостце появился Ермак. Отец Вакула, сменивший к тому времени крест на пистоль и кривую саблю, с умиротворенным видом готовился к бою. Машков с Марьянкой присели за перевернутой ладьей и поглядывали на татарский лагерь.
– Спасибо тебе, Ермак Тимофеевич, – прочувствованно сказал Машков атаману. – Спасибо, что на помощь пришел.
– Откуда здесь Борька? – мрачно поинтересовался Ермак, словно и не слышал слов благодарности.
– Да вот, словно из ниоткуда появился.
– Когда?
– Под утро уже. Когда поп нас будить начал, он уже тут был, – легко солгал Машков. – Я еще подумал, может, Ермаку чего понадобилось! И чего огольца прислал? Вот я и понял… что план прежний ты переменил. Ты ведь не бросишь друга старого на погибель…
Ермак смолчал. «Что сталось с Ванькой, – думал он печально. – Врет мне, предает своего же товарища лучшего ради огольца, с которым по ночам милуется. Если бы не был он Машковым, я бы ему шею сейчас точно свернул! Двенадцать лет вместе мы Русь топтали, от Волги до моря Черного, от степей ногайских до полей московских. И царь нас к смерти приговаривал, и охотились на нас, как на волков лютых, и всегда-то нам шкуру свою спасти удавалось. Эх, Ванька, Ванька, моли Бога, чтоб позволил он тебе в битве этой голову сложить. Не смогу я друга лучшего убивать-то…»
Стоял ясный, безоблачный майский день. Утро во всем блеске весеннем. Степная трава мерцала, переливалась всеми оттенками зеленого. Мирно светило солнце.
Татары пошли на штурм.
Ливонские пушкари спрятали за пазухи недоеденные краюшки хлеба, смахнули с бород крошки и запалили фитили.
Лучники прицелились, а казаки воткнули в землю перед собой копья, превратив лагерь в огромного железного ежа, о колючки которого неизбежно суждено «поцарапаться» желтолицым всадникам.
Князь Таузан погонял конька в бой одним из первых.
– Во имя Аллаха и Пророка его! – выкрикнул он, подавая знак к началу атаки. Как и Кучум, был он мусульманином правоверным, а вот его воинство, обязанное умирать за Пророка, думало немножко по-другому.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66