— А посмотрите, какой нежный бюст, — возразила Максенс, — и намека нет на мускулы.
— Как и у Ганимеда из музея Пешавер, одного из лучших произведений индо-эллинской эпохи, — сказал я, — и я не удивился бы…
Максенс, видимо, не терпела противоречий.
— Не будем ссориться из-за этого отвратительного Будды, — сухо сказала она. — Я остаюсь при своем мнении. Ну, идемте. Лучше пойдем еще куда-нибудь. Будьте уж любезны до конца — отвезите меня в Празат-Кео. Это чисто шиваитский храм. Мура даже утверждает, что там происходили человеческие жертвоприношения. Мне хотелось бы узнать, что линга находится там как архитектурный мотив, или просто как украшение.
— Линга, что это такое?
— Ну, уж нет, — сказала она, смеясь. — На этот раз это вам не пройдет! Не рассчитывайте, что я вам объясню, что такое линга, несносный вы человек! Ну, едем скорее в Празат-Кео. Надеюсь, вы знаете, где это находится?
Бесполезно говорить, что я охотно уступил бы руль шоферу-сингалезцу. Все же я смело устремился по аллее, позолоченной солнцем, затем свернул направо. Мы проехали сперва под воротами, потом между нескончаемыми рядами гигантских камней, тянувшихся цепью. Я опять повернул, не уменьшая скорости. Вскоре мои старания были вознаграждены. Сквозь чащу вырисовывалась стена храма. Я остановил автомобиль.
— Выйдемте, — сказал я, спрыгнув на землю. Она смотрела на меня, онемев от негодования.
— Вы с ума сошли? — смогла она только произнести наконец. — Празат-Кео, я вам сказала! Празат-Кео. А вы знаете, где мы? Мы в Та-Прохме.
Я воздел руки к небу.
— Ах, я ничего больше не понимаю! Ну, садитесь сами за руль. Это ваш Прокаженный король меня заколдовал.
Это продолжалось целый день, слышишь ли, целый день. Мы заезжали домой не надолго, только чтобы позавтракать, затем опять эта адская гонка по всяким храмам. Максенс всю дорогу сидела рядом со мной, с видом тех инженеров, что заставляют новичков в автомобилизме сдавать экзамен на шофера, и все это под свинцовым солнцем, способным умертвить вас на месте. К вечеру мы очутились на берегу какого-то бассейна, около странной маленькой часовенки, втиснутой между корнями огромного бананового дерева, Неак-Пеан, кажется.
Миссис Вебб посмотрела на меня и расхохоталась.
— Надо возвращаться, — пробормотал я растерянно, — не забывайте, что мы обедаем у господина Бененжака.
— У нас еще есть время. Обед в восемь. А сейчас не больше шести.
И она рассмеялась еще громче. Я молчал. Дулся. Она взяла меня за руку.
— Ах, милый, — сказала она, — право, если бы у вас не было столько других достоинств, я бы сказала, что вы довольно странный археолог.
Над нашими головами взметнулась легкая, как облачко зеленого пепла, стая попугаев. На фоне порозовевшего неба зажглась звезда.
— Не правда ли, хорошо? — вздохнула Максенс. Я молчал. Она продолжала:
— Мы можем остаться здесь еще около часа. Что вы скажете, если мы займемся вашим кхмерским образованием? Пожалуй, это было бы не лишнее…
— Як вашим услугам, — сказал я. — Все, что вы ни сделаете — превосходно.
Она с минуту соображала, затем, положив мою голову к себе на плечо, начала:
— Эго было около 880 года нашей эры, когда король Индраварман наметил план ограждения города, города Ясодорапура, который мы называем теперь Ангкор-Том. Но он был предназначен его сыну и преемнику, «сопернику солнца, принцу с глазами лотоса», королю Ясоварману; новой столице решили дать его имя и заставить его превзойти все возрастающим усилием…
— Так. Эго неплохо, — сказал я, вставая из-за стола, за которым работал, окруженный целой грудой планов Ангкора всех размеров и цветов.
И я вышел из кабинета, куда еще третьего дня Максенс засадила меня, чтобы я мог ознакомиться, хотя бы в общих чертах, с историей и археологией Камбоджи; она устраивала мне маленький экзамен каждые два-три часа.
Я нашел миссис Вебб в гараже. Она осматривала свои автомобили.
— Ну, — сказала, она, — разве я вам не запретила выходить? Это что за бумага, которой вы размахиваете столь победоносно? Записки?
— Нет. Стихи.
— Стихи? Вы пишете стихи?
— Да.
— Об Ангкоре, надеюсь?
— Об Ангкоре.
— Тогда я вас прощаю. Кажется, это помогает, как мнемоническое средство. О чем же говорится в ваших стихах?
— О Прокаженном короле.
— Ну, разумеется! Боюсь, что вы совсем потеряете голову из-за этого Прокаженного короля. Ну, прочтите мне ваши стихи. За этим вы меня и разыскивали?
Максенс села на подножку одного из автомобилей, и я начал читать маленькую поэму, в которой ты без труда узнаешь мою прошлую, несколько изысканную манеру:
Plus que les Dona Sol,
les Thisbe et les Fantine,
Ta gloire m'a sйduit, o,
Prince, et j'ai compris
Toul ce qu'un jeune roi de chryselephantine
Peut avoir pour un cour solitaire de prix.
Максенс подняла указательный палец.
— Простите! Это очень красиво, но при чем тут криэели-фантпин ? Ведь Прокаженный король, как вам известно, сделан из песчаника.
— Я полагал, что богатство рифмы…
— Допустим. Но одинокое сердце? По-моему, это не очень-то любезно по отношению ко мне…
— Ведь вы же не всегда будете здесь, Максенс.
— Вот это уже любезнее! Да, правда, не больше недели!.. Ну, поговорим о другом. Я на этих днях тоже написала стихи. Только все не решалась вам прочесть… Теперь решаюсь.
— Послушаем, — сказал я, покорно кладя мой листок в карман.
— Слушайте.
Les monts du Cambodge
Sont vite franchis;
Mais les pneus des
Dodges Sont bien avachis.
— Вот и все. Хорошо?
— Это размер, которым с успехом пользовалась мадам Дез-ульер. Но у вас чувство более современно.
— Правда? Я очень довольна. И заметьте, что не так-то легко было найти рифму к Камбодж . У нас есть один сенатор, Лодж. Я пыталась применить его имя, но ничего не вышло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58