— Позвольте мне покинуть вас, — сказал я Авроре. — Я чувствую себя усталым.
Она с упрёком посмотрела на меня. Мне показалось, что она подумала: Мелузина никогда не чувствовала себя усталой.
«Ах, если бы она знала», — подумал я. И одну минуту я боролся с искушением всё рассказать ей.
Я вернулся к себе в комнату и через несколько минут снова покинул её; из предосторожности, чтобы из своего окна она не могла увидеть меня, я прошёл через парадный двор.
Было ещё только пять часов, когда я очутился у моста. Этот свободный час показался мне целою вечностью блаженства. Никогда природа не представлялась мне такой прекрасной, никогда не любил я так жизнь, как в этот момент, думая, что скоро, может быть, мне придётся расстаться с нею.
Я знал, что Гаген лучше всех в гарнизоне владеет шпагой. Он был очень силён также в стрельбе из пистолета; что же касается до меня, то моё воспитание в этом отношении ограничивалось тем, что в периоды моего военного обучения, как офицера резерва, я сделал две или три дюжины выстрелов из револьвера.
Опершись на перила, я смотрел, как Мельна струилась у моих ног между скалами. Маленькие серебряные форели выскакивали из пенящихся волн. Я вспоминал тех, которых я выуживал десять лет тому назад в ручье Оссо, между Ларуном и Пон-де-Беоном.
Куда впадала эта река? В Аллер, текущий в Везер, вливающийся в свою очередь в Северное море, сообщающееся с Ла-Маншем, представляющим собою рукав Атлантического океана, принимающего в себя Адур, куда впадает близ голубого городка Пейрехорада, речка По, слившаяся с ручьём Оссо. Маленькие немецкие форели, маленькие французские форели. Ребяческие мысли, помогающие нам перед смертью окинуть взглядом всю нашу жизнь, связать между собою её различные этапы.
— Простите, господин профессор, что я заставил вас ждать. Но ведь ещё нет шести часов.
Гаген. Я не заметил его приближения. Я почти не думал о нём.
Мы раскланялись.
— Я захватил с собою всё нужное для того, чтобы драться без свидетелей, — заявил он.
Он вынул из кармана стилограф и бумагу.
— Вы выразили желание стреляться на браунингах, и я принёс с собою свой. Если вам угодно, мы можем бросить относительно них жребий. Но я полагаю, что это бесполезно, они одного и того же образца. Но до того, вы будете, может быть, столь любезным и подпишете вот это.
Он позаботился заготовить акт от моего и от своего имени, в котором оба противника заранее признавали, что всё произошло согласно правилам чести.
— В случае несчастья это оградит оставшегося в живых от неприятностей, — счёл он нужным объяснить мне.
Все формальности были им соблюдены.
Но мне любопытно было знать, каким образом будет нам дан сигнал стреляться. Я не мог не признаться ему в этом.
Он самодовольно улыбнулся.
— Я предусмотрел и это, — ответил он.
С этими словами он развернул свёрток, заключавший в себе будильник.
— Он заведён на шесть часов десять минут, — сообщил он мне, — можете проверить. Когда он зазвонит, мы можем стрелять, имея право переменить место. Это, впрочем, указано в протоколе.
Не знаю уже, что преобладало в таком поведении, смешное или трагическое.
Гаген отсчитал шаги.
— Восемь, девять, десять. Господин профессор, вы несколько выше ростом, чем я. Отмерьте, если вам угодно, в свою очередь, мы установим среднее.
— Незачем, — сказал я, — я согласен на это расстояние.
Он поклонился и вынул из кармана браунинг.
— Шесть часов семь минут, — произнёс он. — Мы можем занять места.
Я встал на проведённую им черту. Мы очутились друг против друга.
Будильник стоял на перилах моста, циферблат был виден нам обоим. Резкое тиканье ясно слышалось сквозь глухой рокот волн.
Я смотрел на моего противника. Глаза его, исступлённые, как у молодой девушки, были пристально устремлены на мои ноги.
Шесть часов девять минут.
«Он ждёт звонка, а я смотрел на стрелку, — думал я. — Что, если будильник зазвенит раньше!»
Вдруг я увидел, что Гаген поднял голову; великолепное спокойствие покинуло его. Выражение ужаса разлилось по его лицу.
Я обернулся, не заботясь о том, что движение это может стоить мне жизни. В тот же миг будильник зазвонил пронзительным звоном, который не прекратится, казалось, никогда.
Великая герцогиня Аврора стояла за мною. Тогда я понял, почему не выстрелил лейтенант. Аврора очутилась между нами.
— Не объяснит ли мне один из вас, господа, причину такой любопытной сцены? — холодно спросила она.
Ответа не последовало.
Протокол, составленный Гагеном, лежал на будильнике. Она взяла его.
— Понимаю, — произнесла она, прочитав. — Браунинги. Г. Виньерт, вы нашли плохое применение доверенным вам мною вещам. А вам, лейтенант Гаген, я приношу моё поздравление. Вы удивительно изобретательны.
Голос её, дотоле полный иронии, зазвучал очень сурово:
— Если этим способом, господа, вы хотите доказать мне свою преданность, о которой оба вы прожужжали мне уши, то знайте, что она вовсе не по вкусу мне. Г. Виньерт, вы — иностранец, вам простительно не знать здешних законов о дуэли. Но вам, лейтенант, вам они известны.
Гаген опустил голову.
— Вам известно, что офицер 7 — го гусарского полка не должен драться, не получив на то разрешения полковника. За нарушение этого правила лейтенант Технер был наказан, меньше года тому назад, тридцатидневным заключением в крепости. Вы забыли это?
Гаген не ответил.
— Вы наденете мундир, г. Гаген, и явитесь в казарму, отдав себя в распоряжение майора Гаугвица, до тех пор пока он рапортом не назначит вам двухнедельного ареста, которым, в уважение к вашим заслугам, я ограничиваю ваше наказание.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67