Энтаг, Мейселунг! То были славные имена сирийской эпопеи — единственные, которые сумели запомнить эти праздные люди. Что стоят сверкающие взмахи сабли рядом с ежедневным величайшим напряжением сил! Что значит величайший риск сражения рядом с неисчислимой вереницей страданий, за которые ни одна звезда никогда не засверкает на ленте Вальтера! Вопль бедного безвестного часового, задушенного в ночи; умерший от лихорадки во время стоянки друг, тело которого невозможно увезти с собой и надо похоронить где попало, — друг, чьи несчастные кости будут вечно попираемы ордами кочевников; родник, к которому стремились три дня и который оказался иссякшим; грозные бедуины, появляющиеся на гребне песчаного холма, о которых не известно, являются ли они представителями дружеского племени или разведчиками разбойничьей шайки, в двадцать раз превосходящей числом подвластных тебе солдат; приказы, которые отдаешь, которые надо отдавать даже тогда, когда не знаешь, хватит ли сил их выполнить… Ах, Вальтер — такой грубый и добрый, такой простой и великий…
Однако мне начинало казаться, что он никогда не расстанется со своими авиаторами.
— Вот он! — воскликнул Блари.
Перед Вальтером бежала его борзая собака Калед. Она почуяла меня, узнала, прыгнула мне на грудь. Я погладил ее узкую птичью голову, маленькие ушки, коротко обрезанные, для того чтобы предохранить их от укусов лисицы.
— Вот наконец и ты! Можно подумать, что ты не очень-то торопишься увидеться со мной.
Он пожал мне руку, взял стул. Ни одна хорошенькая женщина, сев рядом с Блари или Рошем, не вызвала бы в них того горделивого волнения, какое они почувствовали в эту минуту.
Но Вальтер не ответил на мои слова. А когда я снова повторил, холодно спросил:
— Как твоя рука?
— Лучше. А ты как поживаешь?
— Хорошо, спасибо.
Его тон способен был рассеять радость встречи. Вальтер дулся на меня. Мною тотчас же овладело желание как можно скорее объясниться с ним.
— Где мы обедаем?
— Я оставил за собой столик в Табари, — сказал он, — отправимся, если хочешь.
— К твоим услугам.
— Вы поедете с нами? — спросил он лейтенантов.
— Очень благодарны, капитан, но мы пригласили в собрание приехавших товарищей.
— Значит, до вечера. Мы ведь, конечно, в конце концов встретимся в каком-нибудь кабаке.
В Табари, самом элегантном ресторане города, мы встретили большую группу постоянных посетителей Курзала, в том числе Гобсона с двумя дамами в розовом, уже готовых сесть за стол.
В первые десять минут мы не обменялись ни единым словом. Я чувствовал в Вальтере обдуманное желание устроить мне сцену, но ему не хотелось начинать. Он ожидал повода. Не в силах выносить дольше такое положение, я решил помочь ему.
— Итак, ты завтра уезжаешь в отпуск?
— Да.
Он играл своим ножом.
— У меня уже заказано место. Конечно, я мог бы отсрочить отъезд, если бы…
— Если бы?
— Да задержать его хотя бы на четыре-пять дней, чтобы иметь возможность уехать с тобой. Я даже немного рассчитывал на это.
— Как мог ты на это рассчитывать?
— Очень просто. Из госпиталя ты первое время писал своим старым товарищам из Пальмиры. Таким образом, мы Узнали, что срок твоего отъезда, по выздоровлению, предполагается в конце апреля. Затем твои письма прекратились.
Тогда мы придумали получать о тебе известия другим способом. Нам было известно, что ты поправляешься и твоя выписка из госпиталя не затянется. Приближался срок моего собственного отпуска, и я уехал в Бейрут с мыслью проделать путешествие вместе с тобой — до Марселя, а может быть, и до Парижа. Вот и все!
Я молчал. Вальтер занялся расстегиванием ошейника своей борзой. Я видел, что разговор придется опять начинать мне.
— Там все здоровы?
— Где?
— В полку, конечно.
— Ты очень любезен! Все здоровы.
— Руссель?
— Здоров.
— Д'Оллон?
— Тоже. Он уедет в отпуск, когда вернусь я.
— А маленький Ферьер?
— У него была лихорадка по приезде и затем еще дня три на Евфрате. Теперь он совсем молодцом. Думаю, из него будет толк.
— Он знает, чего ему держаться.
— Да, ты прав.
— А ты?
— Я?
Вальтер тихо рассмеялся.
— Тебе стоит только взглянуть на меня.
— У вас было неспокойно это время?
— Порядком. Когда тебя ранили, поход против руаллахов приближался к концу. Я думаю, что на некоторое время они успокоились. Тогда нас заставили немного продвинуться влево по направлению к Евфрату, который мы и перешли между Мейденом и устьем Кабура. Дело заключалось в том, чтобы подстеречь маммаров на месте их летней стоянки. Затем одна из их шаек сняла наш пост. Мы пошли за ней.
— Одной колонной?
— Нет, тремя. Руссель, твой заместитель, пошел по правому берегу до Абукемала и затем поднялся вдоль английской границы. Д'Оллон шел по левому берегу Евфрата до Ракки. Мы считали, что на его долю придется меньше всего дела. Я же с Ферьером и с остатками отряда направился на Хассече, где назначил свидание Русселю. Мне пришлось ждать его целую неделю.
— Почему?
— Думая, что опередил меня, он позволил себе маленькую прогулку до Тигра. Ты ведь знаешь Русселя.
— И у него не было стычек с курдами?
— Ни одной. Он не потерял ни одного человека, ни одного верблюда. Так же, как и я, впрочем. Вот д'Оллон действительно попал в драку сейчас же вслед за тем, как мы разошлись.
— Наскочили на бкейеров?
— Вот именно, — сказал Вальтер, кинув на меня взгляд, в котором я уловил оттенок радостного удовлетворения, — на бкейеров. Ты, значит, за три месяца не совсем еще забыл имена этих господ!
— Держу пари, что этими бкейерами командовал Али Бжун.
— У нас есть веские основания думать именно так, хотя он и не вручил нам своей визитной карточки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66