Клементина была известной тогда красавицей, ради которой я вытворял всевозможные сумасбродства. Я тем более гордился близостью к этой Женщине, что незадолго до того отбил ее однажды вечером в «Maison Doree» у князя Меттерниха, по уши в нее влюбленного. Весь двор завидовал моей победе, и морально я был обязан нести на себе все ее Последствия. К тому же, Клементина была так красива!
Даже сам император… Что касается других писем, то почти все они (увы! увы!), почти все они заключали в себе счета поставщиков этого ребенка, который, несмотря на все мои осторожные намеки и увещевания, упорно направлял их по моему домашнему адресу.
Счетов было, в общей сложности, больше, чем на сорок тысяч франков: на платья и выездные туалеты — от ГажленОпиже, улица Ришелье, 23; на цветные нижние юбки и белье — от мадам Полины, улица Кдери, 100; на вышивки и перчатки «Жозефина» — от торгового дома «Город Лион», улица Шоссэ-д'Антен; 6; затем следовали: шарфы — из магазина «Индийские новости»; носовые платки
— из склада «Германского торгового общества»; кружева — из магазина Фергюеона; молоко против загара — от Кандееа… Счет на этот последний предмет поверг меня в изумление: пятьдесят один флакон! Шестьсот тридцать семь франков пятьдесят сантимов за одно только молоко против загара. Да ведь таким количеством этой жидкости можно было бы смягчить и выбелить кожу целому эскадрону гвардейцев!
«Так дальше продолжаться не может», — сказал я самому себе, засовывая счета в карман.
Без десяти четыре я въезжал в ворота на Карусельной площади.
В адъютантском зале я наткнулся на Бачиоки.
— Император простужен, — объявил он мне. — Он не выходит из своих покоев и приказал проводить вас к нему, как только вы приедете. Пожалуйте!
Его величество, на котором была куртка с бранденбургами и широкие казацкие шаровары, мечтал, сидя у окна. За стеклом мелькала в неверном свете мелкого теплого дождя бледная зелень тюильрийских садов.
— А, вот и ты! — Сказал Наполеон. — Возьми папиросу.
Вчера вечером вы, кажется, немало, напроказили с Грамон-Кадерусом в «Chateau des Fleurs».
По моему лицу скользнула самодовольная улыбка.
— Как, вашему величеству уже известно?
— Не все, но— кое-что…
— А известно ли вашему величеству последнее бонмо Грамон-Кадеруса?
— Нет, по ты мне расскажешь…
— Так вот. Нас было пять или шесть человек: я, ВьеАь Кастел, Грамон, Персиньи…
— Персиньи? — заметил император;. — Он нехорошо делает, что водится с Грэмоном после всего того, что в Париже рассказывают о его жене.
— Совершенно верно, государь… Итак, Персиньи, как это вполне понятно, находился в. возбужденном состоянии.
Он стал нам говорить о неприятностях, которые ему причиняет поведение герцогини.
— У этого господина совсем нет такта, — сказал император, пожимая плечами.
— Совершенно верно… Так вот, ваше величество, знаете ли вы, что Грамон изрек ему прямо в физиономию?
— Что?
— Он ему сказал: «Господин герцог, запрещаю вам в моем присутствии дурно отзываться о моей любовнице».
— Грамон пересолил, — проговорил, задумчиво улыбаясь, Наполеон.
— Такого же мнения, государь, были и мы все, в том числе Вьель-Кастель, хотя он был восхищен выходкой Грайона.
— Кстати, — сказал мне император, помолчав, — я позабыл тебя спроcитъ, как поживает графиня Ведовская?
— Она вполне здорова, ваше величество Благодарю вас, государь.
— А Клементина? Все так же мила?
— Да, государь. Но…
— Кажется, Барош от нее без ума?
— Я весьма этим польщен, государь. Но слава этой победы начинает меня тяготить.
И я извлек из кармана полученные мною утром счета и разложил их перед императором.
Он взглянул на них с рассеянной улыбкой.
— Пустяки… Всего-то… Этому горю можно помочь, тем более, что ты должен оказать мне одну услугу.
— Я всецелo в вашем распоряжении, государь. Император позвонил.
— Попросите ко мне Мокара, — приказал он. — Я простужен, и Мокар все тебе объяснит, — прибавил он, обращаясь ко мне.
Вошел личный секретарь Наполеожа.
— Вот Беловекий, Мокар, — оказал император. — Вы знаете, чего я от него жду. Поговорите с ним.
И он принялся барабанить пальцами.
— Мой дорогой граф, — обратился ко мне Мокар, садясь возле меня, — дело oчень простое. Вам приходилoсь, вероятно, слышать o молодом талантливом исследователе — Анри Дюверье?
Я отрицательно шокачал головой, очень удивленный этим странным вступлением.
— Дюверье, — продолжал Мокар, — возвратился недавно в Париж из чрезвычайно смелой экспедиции в Южный Алжир и Сахару. Вивьен де Сен-Мартен, которого я на днях видел, сообщил мне, что Географическое Общество намерено присудить ему за это опасное предприятие большую золотую медаль. Во время этого путешествия Дюверье завязал сношения с вождями племени, которое упорно противостояло до сих пор правительству и войскам его величества, — с туарегами.
Я взглянул на императора. Мое изумление было так велико, что он расхохотался.
— Слушай дальше, — сказал он. — Дюверье, — продолжал Мокар, — сумел добиться того, что эти вожди снарядили в Париж особую делегацию, поручив ей засвидетельствовать императору их уважение к его особе. Этот факт может иметь весьма важные последствия, и его превосходительство министр колоний надеется даже склонить делегатов к заключению с нами торгового договора, предоставляющего нашим соотечественникам исключительные льготы и преимущества. Эти вожди, в числе пяти человек, среди которых находится шейх Отман, — аменокал, или султан, союза азджереких племен, — приезжают завтра с поездом Лионской железной дороги. Их встретит Дюверье.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70