Вон он суд, видишь? Ну, ни пуха тебе, ни пера!
Поливанов постоял с минуту, глядя на двухэтажное обшарпанное здание.
- Знаешь что, брат? - сказал он. - Пошли-ка в Сережину школу. А сюда я пойду завтра.
- А ты слыхал, тетенька говорила про рынок? - спросил Коля.
- Слышал.
- - Пойдем посмотрим? Я ногами пойду. Поливанов спустил Колю наземь. Мальчик взял его за руку и уверенно повел. Они миновали безлюдную площадь, сразу за церковью с голубыми колоколенками свернули в переулок. Там под легким деревянным навесом шла нешумная торговля.
В Ташкенте осенний рынок пылал помидорами, яблоками, виноградом. У каждой снеди был свой яркий цвет - розовая картошка, оранжевые дыни, лиловая свекла, а в воздухе стоял немолчный гам. Здесь все было притушено. Бутыли бледного с синевой молока, мешки серого мелкого картофеля, подмигнула горка разноцветной фасоли, и опять - связки серых сушеных грибов, тусклая, словно пеплом присыпанная, свекла. Куда он меня ведет? - подумал было Поливанов, как вдруг Коля остановился. Он молча смотрел на тетку в пуховом платке. У ее ног, прямо на земле, приютились два толстых мешка - в одном тыквенные семечки, в другом - черные.
- Подсолнушки, - тихо сказал Коля.
- Каких тебе? Этих или тех? Коля молчал.
- Понял вас, - сказал Поливанов, и в Колины карманы с тихим шуршанием посыпались семечки, в один карман - черные, в другой - белые.
- Жареные. Теплые! - глубоко вздохнув, сказал Коля и, зажмурившись, погрузил руки в карманы. - Поистратился? - спросил он, открыв глаза.
- Не без того, - ответил Поливанов.
- Да, запрашивают - не подступись! Совсем Бога забыли! Дерут, черти, ни стыда ни совести!
- А теперь веди меня в Сережину школу!
Поплутав немного, они вошли в школу, низенький деревянный дом, в ту минуту, как раздался звонок. Двери разом распахнулись, в коридор вывалились ребята, и все заходило ходуном. Поливанову казалось, что он в шапке-невидимке, никто не сторонился, мальчишки бежали прямиком на него. Пахло хлоркой, чернилами (лиловыми, - подумал Поливанов). Хлопали двери, форточки, звонкий девчоночий голос кричал:
- Кому говорят? Вон из класса!
- Где тряпка? Где тряпка, я вас спрашиваю? - откликался кто-то в конце коридора.
Снова звонок, и так же внезапно наступила тишина, готовая вновь взорваться шумом. Поливанов стоял в затихшем коридоре и вспоминал московскую школу, которую часто снимал в кинохронике: ковры, широкие окна, классы, полные света. Он недавно снова был в этой школе. И сейчас, в войну, она по-прежнему была чистая, светлая, теп
Лая. По коридорам не бегали, а ходили парами девочки в коричневых платьях, а величавая толстая директриса оглядывала их внимательным и строгим глазом. Здесь директором была усталая, оглохшая от шума женщина. Выслушав Поливанова, она сказала:
- Я, знаете, не в курсе дела. Тут мать Кононова приходила за характеристикой, она что-то такое рассказывала...Он, кажется, с группой ребят стянул какие-то части на машинотракторной станции. Подробности? Какие же я могу знать подробности? Тогда уж надо с делом знакомиться.
Дверь кабинета растворилась, и кто-то втолкнул в комнату подростка лет пятнадцати.
- Стань как следует, - устало произнесла женщина. - Ну что?
- Ольга Васильевна выгнала из класса.
- Вынь руки из карманов. Стань как следует, как человек. Ну? Что ты натворил?
- А чего? Я ничего! А чего она?
- Придется мать вызвать. Не жалеешь ты ее, Никитин.
- А чего...
Поливанов тихо вышел из кабинета. Никто этого не заметил.
- Ну вот, друг милый, - сказал он Коле, - пойдем домой. Ничего нового мы, наверно, не узнаем. И пора уже мне познакомиться с Сергеем Кононовым.
- Иду-у-ут! - услышал он еще на крыльце. Дверь распахнулась, на пороге стояли две одинаковые девочки: обе курносые, глазастые, у каждой, как и у Коли, по ямочке на подбородке. Они как знакомого схватили его за руки и потащили в комнату.
- Я вам солью! Вот чистое полотенце! С петухами! Вы у нас долго поживете?
Они говорили наперебой, суетились, поливали ему на руки, собирали на стол - все разом. А в углу комнаты на низкой скамеечке сидел мальчик. Белокурый, со светло-карими ореховыми глазами. Может, эти глаза смотрели чуть настороженно - самую малость. А может, просто это были очень внимательные глаза. Здороваясь, он смотрел на Поливанова спокойно и пристально. Вера Григорьевна была в свежей, тщательно отглаженной блузке, девочки в синих фланелевых платьях, с белыми бантами в тощих косичках. Все сели за стол, который казался праздничным: на ослепительно белой скатерти стояла миска, и в ней дымилась картошка. В глубоких тарелках - кислая капуста, винегрет, горячая свиная тушенка, привезенная Поливановым, посередине стола - маленький графинчик с мутноватой водкой.
Поливанову казалось, что он никогда не видел детей, которые так доверчиво разговаривали бы с незнакомым человеком. Девочки обращались к нему так, словно век его знали, словно к ним приехал старший брат или дядя. Его расспрашивали про метро, салюты, зоопарк. Ему накладывали в тарелку, подливали в стакан, на него глядели глаза ласковые и счастливые. Все это было просто так, задаром. Они не знали, что он приехал на выручку, знали только, что он гость. Из Москвы! Коля сидел рядом и жался к нему. Коля очень устал, но тоже был счастлив - едой, теплом. И ему хотелось показать, что Поливанов его, Колин, гость.
- А покажи им карточки! - сказал он.
И когда Поливанов вытащил фотографии, Коля сам все объяснил - где Аня, Катя, Саша. Рассказал, что Аня пошла в первый класс, а Катя еще маленькая. Что живут они на чудной улице - называется Серебряная. Вера Григорьевна долго и пристально рассматривала карточки, про Анисью Матвеевну спросила:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97