Народ на дороге, хотя и расступается перед «скорой», но не дает ей развить достаточную скорость. Это и хорошо – сами врачи наверняка не пострадают от удара, но одновременно и опасно – могут успеть затормозить. Что совершенно не желательно. Для полной гарантии и качества, как говорит Кот, в таком раскладе лучше не подставляться, а самому поцеловать курносый носик «рафика». Аккуратненько, но всмяточку. Ну, где наша и сколько раз не пропадала! Полный вперед.
Выжав газ и сбросив сцепление, Тарасевич бросил грузовик под колеса «скорой». Сам момент аварии он не увидел, ее прикрыл борт, но удар ощутился достаточно сильный. Это означало успех, и Андрей через вторую, заранее открытую дверь выбросил свое тело из кабины.
И вновь во благо сработало правило: в большой драке малая кровь не видна. Для окружающих столкновение стало просто еще одним, но далеко не главным и не зрелищным, эпизодом. Несколько человек, скорее всего автомобилисты, стали оценивать саму аварию да помогать открывать врачам заклинившие дверцы. Про водителя «ЗИЛа» никто пока не вспоминал – в такой ситуации абсолютно виноватых, как правило, не бывает, все списывается на обстоятельства. Да и само собой подразумевалось, что он вот-вот сам подойдет и объяснится.
Но Андрей, прикрываясь грузовиком, спокойно перешел на тротуар и нырнул в улочку, убегающую к набережной.

6

Отказавшись от завтрака, Мишка лежал на диване и бесцельно глядел в потолок. Рая, как при больном, старалась не шуметь. Ни о чем не говорилось: что пережевывать известное и неприятное.
Зато бесцеремонно в тишину ворвался телефонный звонок.
– Меня нет, – успел предупредить Мишка, прежде чем жена сняла трубку. – Пошел сдавать бутылки. В Калугу.
Присказку про Калугу и бутылки они в отряде придумали сами, когда по вызову долго не могли найти того или иного офицера.
– Его нет, – тихо повторила в трубку Рая. – Ой, вы знаете, поехал по магазинам… Хорошо, я передам. Да, сразу, как только вернется.
– Что? – поинтересовался Мишка, прекрасно догадываясь о содержании разговора.
– Опять вызывают.
Багрянцев рывком сел, обхватил голову руками. Вызывают – это значит опять под плевки и проклятия москвичей. Это вновь прятать свое лицо, брать в руки дубинку. Прятать в карманах «черемуху». Это спасать тот режим, который не единожды переехал его самого, не говоря уже о Тарасевиче, «Белом медведе» или идеях, которым они все вместе служили. Как же надо пасть, чтобы защищать то, что ненавидишь и считаешь преступным?
Обвел взглядом квартиру, потом прошел в коридор, к вешалке. Снял китель, дотронулся до погон. Зная, что произойдет в следующую минуту, еще имея возможность распоряжаться своей судьбой, поулыбался этому своему всесильному могуществу, но сделал то, что наметил – одним рывком оторвал их от формы. Бодрясь, улыбнулся замершей со сжатыми на груди руками жене:
– Все. Я хочу уважать себя сам. Я хочу, чтобы меня уважала ты. Я не допущу, чтобы однажды в будущем меня начал презирать наш ребенок. Где мусорное ведро? Там им сегодня самое место.
Блеснув звездочками, погоны полетели в картофельные очистки.
– «В связи с несогласием с Указом Президента номер 1400 прошу уволить меня из органов внутренних дел». Это будет мой рапорт.
– Миша!
Багрянцев подошел к Рае, снял ее очки и поцеловал сначала глаза, потом свои любимые звездочки на груди. Погладил по волосам.
– Не пропадем, – прошептал и для нее, и для себя. – Они хотят нас замарать, повязать кровью. Не получится. По крайней мере, со мной. Есть голова на плечах, руки вроде не отбили – проживем и без их подачек. Как, проживем?
Рая не дала отстраниться, наоборот, вцепилась в него, и Мишка понял, что она плачет.
– Ничего, – поубавил он бравый тон. – Ничего, Раенька. Так честнее и, как бы то ни было, спокойнее. Лучше дай послушать Андрюху. Не буянит?
Став на колени, приложил ухо к животу жены.
– Рано еще, – успокоила Рая, но тем не менее задержала у своих ног мужа. А мысли все равно вертелись вокруг будущего. – А как начальство на это отреагирует? Вдруг начнет таскать?
– Я же не первый, Раенька, – посмотрел снизу Мишка. – Знаешь, сколько народа уже ушло? Кто сразу рапорты написал, кто в первый же день переворота как ушел сдавать бутылки в Калугу, так до сих пор и не вернулся – лишь бы не участвовать в том позорище, что устроили в центре Москвы. А вчера… вчера я опять видел Андрея. И опять вынужден был прятаться за спины своих солдат. И опять в нас плевали, и правильно делали. Я бы сам плевал. И опять называли фашистами – это меня, чей отец брал Берлин в восемнадцать лет. Но правильно называли. Мечтаю назвать сына именем друга, а его буду – дубинкой?..
– Успокойся, Мишенька. Ради Бога, успокойся, – хотела приподнять мужа с колен Рая, но теперь уже Мишка сам остался внизу. Сел на пол, застучал кулаком по паркету:
– Но какие же мы сволочи! Какие сволочи наши генералы! Если бы хоть один встал и оказал «нет» – за ним бы ушла половина милиции. Почему у нас нет того, кто осмелился бы встать и повести за собой? Почему они держатся за свои кресла? Думают, что если пригнутся, то буря пронесется мимо? А совесть? Зато ты, – Мишка наконец встал, в упор посмотрел в глаза жене, – ты гордись мной. Не жалей и не бойся. Гордись.
– Я всегда тобой гордилась. Я люблю тебя.
И вновь между ними встрял телефонный звонок. На этот раз Багрянцев сам поднял трубку. Услышав голос дежурного, отчетливо произнес:
– Я написал рапорт об увольнении из органов… Да, я прекрасно все осознаю… Спасибо. Счастливо.
– Собирают всех, кого можно найти, – кивнув на аппарат, пояснил жене.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82