Лорд Байрон
1. На выход!
– Вы что молчите, Дзета?
– Согласитесь, вы поставили передо мной более чем неожиданную задачу…
– Я ставлю ее не в первый раз.
– Вы ходите сказать, на объекте есть наши люди?
– Возможно.
– Почему возможно?
– Потому что.
– Понимаю. Я могу проститься с близкими?
– С собакой?
– Да…
– Нет.
– В таком случае разрешите идти?
– Идите. И помните, Дзета, успех вашего задания обернется успехом всего дела. Вы обязаны выполнить его, во что бы то не стало.
– Я выполню его, сэр. Во что бы то не стало. Прощайте.
– Да поможет вам Всевышний.
– Прощайте.
В конце коридора, перед дверью с надписью «Выход», Дзета и сопровождавший его человек свернули направо и, пройдя зимний сад, вошли в светлую комнату с большим окном. Отрешенно постояв у него минуту, Дзета поднялся на табуретку, стоявшую посреди комнаты, сунул голову в свисавшую с потолка петлю и повесился. Спустя час цинковый гроб с телом покойного дребезжал в похоронной машине, мчавшейся по ночному городу.
2. Никто не мог
Эркюль Пуаро самозабвенно ровнял усики маникюрными ножницами, когда в палату проник Гастингс, угловатый от новостей.
– Говорите, Артур, я же вижу, что-то случилось, – сказал Пуаро отражению Гастингса в зеркале.
– Мадемуазель Генриетта подверглась нападению… Ночью. В своих апартаментах.
– Она жива?! – смерчем повернулся Пуаро. Ножницы в его руке устрашили бы и головореза.
– Да… Но…
– Что но!? Да говорите же, истукан!
– Он ее… он ее ранил…
– Ранил?!
– Да…
– У вас, Гастингс, галстук набок съехал. Не мучьте меня, поправьте его скорее. Вот так, хорошо. Ну, так что с ней?
– Горло порезал… – пальцы Гастингса, оторвавшись от галстучного узла, изобразили характерный жест. – Сейчас Бензапирен обрабатывает рану.
Гастингс в санатории считался записным остряком. Считался после того, как за глаза назвал профессора Анри Перена Бензапиреном.
– Молчите, Артур, молчите! Как вы можете злословить, когда жизнь мадмуазель Генриетты в опасности, и этот самый ваш Бензапирен борется за ее жизнь.
Пуаро, сделавшийся ниже ростом, подошел к окну, стал рассматривать заснеженный парк, сосновый лес вдали, жививший пейзаж зеленью хвои и тусклым золотом стволов. «Снова Потрошитель, – думал он, пытаясь хоть на чем-то задержать глаза. – Уже третья жертва… Бедная женщина…»
Эркюль Пуаро поступил в клинику профессора Перена за два месяца до начала описываемых здесь событий, поступил с расшатанной нервной системой и запущенным полиартритом, лишившим его возможности самостоятельно передвигаться и навек (по приговору хваленых британских эскулапов) приковавшим к инвалидной коляске.
И что же? Не прошло и нескольких дней, как Перен, этот самородок, этот чудо-врач, поставил его на ноги, поставил с помощью лекарственного электрофореза и нескольких углубленных психотерапевтических сеансов. «Вы, всемирно известный сыщик, в настоящее время являетесь моим оппонентом, – не уставал повторять он Пуаро в процессе лечения. – И вы, всемирно известный сыщик, со своим артритом, являющимся не чем иным, как вашим человеческим следствием, следствием вашего образа жизни, иначе – квинтэссенцией вашего ума, неминуемо проиграете мне, ибо я никому не проигрываю».
И он выиграл. Выиграл, оставив в душе Эркюля Пуаро, никогда никому до того не проигрывавшего, неприятный осадок сокрушительного поражения. Да, поражения. Пуаро, как и профессор Перен, никогда никому не проигрывал. Никому, кроме своей болезни. И вот, нашелся человек, обычный лягушатник, который победил эту болезнь, и, следовательно, победил самого Пуаро. Победил, оставив в своих иронических глазах недвусмысленный вызов: «Я сделал свое дело, теперь дело за вами, прославленная ищейка».
Пуаро понял смысл этого невысказанного заявления, лишь узнав, что в санатории завелся Джек Потрошитель. Первой его жертвой стала всеобщая любимица Моника Сюпервьель, второй – официантка Лиз-Мари Грёз, благоволившая Гастингсу. Профессор Перен, конечно же, сообщил префекту полиции департамента о каждом из этих событий, но уже после того, как снежные лавины до весны засыпали единственную дорогу, связывавшую санаторий с остальным миром.
Когда самоопределившийся взгляд Пуаро приклеился к трем дубам, возвышавшимся над Первым корпусом (на одном, как гвоздями прибитый, сидел зловещего вида ворон), в номер вошел профессор Перен – сухощавый человечек лет пятидесяти двух, в белом халате и докторской шапочке с красным крестиком, светлых брюках, из-под которых выглядывали черные, до блеска начищенные полуботинки (шнурок левого, воспользовавшись моментом, распустился). В глубоко посаженных черных глазах профессора нетрудно было разглядеть пытливый ум, недюжинное упорство, готовность сострадать, еще что-то. В данный момент в этом букете главенствовала глубокая озабоченность, по-видимому, причинявшая главе клиники физическую боль.
– Здравствуйте, Пуаро, – поприветствовав Гастингса офицерским кивком, обратился он к спине сыщика.
Пуаро обернулся. Невзирая на небольшой рост и забавно круглую голову, он выглядел более чем достойно, к тому же знаменитые его усы выглядели, как всегда, воинственными. Никто, даже давний друг, не смог бы усмотреть на лице сыщика и тени растерянности, минутой ранее им владевшей.
– How do you do, my doctor? Fine weather, is not it?
– Погода выглядит неплохо, да и вы тоже, Эркюль. Лет так на шестьдесят, выглядите.
Пуаро, семеня, как Дэвид Суше, изображавший его в известном сериале, подошел к профессору.
– Вашими стараниями, профессор, вашими стараниями. Бог мой!!! – ужас овладел его лицом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132