– перебил его Жеглов.
– Что?
– Посмотри, – указал на поселок, – ни на одном из домов нет радио– и телеантенн?
– Вижу.
– Тебе не кажется это странным?
– Кажется.
– В детстве я ходил в кружок радиолюбителей Осоавиахима. Серьезно ходил. И приемник с передатчиком запросто могу собрать…
– Хочешь связаться с Москвой?
– С внешним миром. Если он есть.
– Ты сможешь это сделать. Если он есть, – улыбнулся Шарапов. – Я знаю одну кладовку в подвале, лет полста назад в нее снесли все приемники, телевизоры и телефоны. Вполне возможно, что в этом хламе найдется и радиопередатчик.
– Замечательно. Сводишь меня в нее ночью, – Глеб, для сохранения оставшегося душевного здоровья, решил не уточнять, означало ли «полста лет назад» понятие «давным-давно» или «где-то в тридцатых годах».
– Нет, давай, сходим туда после ужина. Ночью у меня с Лизой серьезный разговор намечен.
– Давай после ужина. И знаешь еще что…
– Что?
– Надо нам установить, откуда в Эльсинор поступают продукты и лекарства.
– Ты имеешь в виду – с Сириуса или Титана?
– Примерно.
– Ты знаешь, – сказал Шарапов, подумав, – за все время, проведенное в Эльсиноре, я ни разу не видал ни одной товарной этикетки, ни одного маркированного ящика или упаковки.
– Я тоже не видел. И потому в ближайшее время хочу навестить место хранения или утилизации мусора.
– Его сжигают в котельной, в особой разэтакой печи с дымовыми фильтрами.
– А если посмотреть на складе?
– Все складские помещения находятся в подвале, в который ты сегодня собираешься нарисоваться.
– Замечательно. Ты еще что-то хочешь сказать?
– Да, но ты будешь смеяться.
– Не буду. Говори.
– Знаешь, я тут бог знает сколько лет, и этот динамик, ну, внутренней связи, ни разу не ошибся в прогнозе погоды. Если он говорил голосом старшей медсестры Вюрмсер, что утром будет двенадцать градусов тепла, а после обеда – выпадет два миллиметра осадков, то именно на такое количество градусов нагревался воздух, и именно столько проливалось дождя. За все время моего пребывания здесь не было ни одной неожиданной грозы, ни одного не предсказанного снегопада, даже града. Долгое время меня это нервировало, я чувствовал себя маленькой рыбкой, живущей в аквариуме, в который в нужных количествах поступает кислород, свежая вода строго определенной температуры и сбалансированная пища.
– Может, в этой местности не бывает резких изменений погоды? – подумав, спросил Жеглов.
– Почему не бывает? Бывает. И все они предсказываются с точностью до процента, градуса, четверти румба, если это направление ветра. И это при полном отсутствии метеостанции.
– Значит, здесь есть приемник, получающий метеорологические данные с соседних станций. Или мы действительно находимся в аквариуме.
– Ты хотел сказать – в террариуме, – как-то странно посмотрел Шарапов.
– Ну да. А что ты так смотришь?
– Да как тебе сказать…
– Да так и скажи, – Жеглов думал о чем-то другом.
– Знаешь, многие люди в Эльсиноре, особенно из обслуги, какие-то особенные. Вот Аннет Маркофф – стопроцентная горничная, у нее даже недостатки скрупулезно подобраны. Жульен Жерар тоже стопроцентный охранник с такими же очеловечивающими недостатками, врачи стопроцентные, тот же Рабле стопроцентный повар…
– Это все просто, – махнул пятерней Жеглов. – Профессор всех их под свой вкус подбирает, вот все они и такие, как он, то есть стопроцентные.
– Наверно так и есть… – ноги у Шарапова промокли, и он решил думать о них.
– Слушай, Володя, а как ты сюда попал? – горы кругом были неестественно красивы, Жеглов подумал, что красивее быть и не может.
– В этот террариум?
– Ну да. Кто тебя здесь закрыл? Сам? Или родственники?
– Точно не помню, – стал забывать о промокших ногах Маар. – Кажется, болел нервно, хотел умереть, снотворное принял, откачивали… Отца помню, как над кроватью моей горевал, сиделку у изголовья помню…
– И все?
– Еще помню рекламную карточку похоронного агентства. Нашел ее в почте, после того, как в первый раз откачали. Народ у нас шустрый, стоит кому серьезно заболеть, все мухи тут как тут. Знаешь, как это похоронное агентство называлось? «Кристалл».
– «Кристалл» говоришь… – задумался Жеглов. – Интересные шляпки носила буржуазия…
– А что тут интересного? – удивился Шарапов.
– Знакомое название… Не могу только вспомнить, когда и при каких обстоятельствах его слышал. Нет, не могу.
– А ты как сюда попал, помнишь?
– Не очень…
– Ну хоть что-нибудь?
– Помню лишь как жена руки себе ломала. Глаза ее помню… Измученные, ожидавшие хоть какого конца… – голос Жеглова дрогнул.
– И на меня так смотрели…
– Нет, тут действительно хорошо, – переменил Шарапов тему, чтоб не видеть перед собой жениных глаз, бросающих навсегда. – Еще бы хорошо до правды докопаться…
– Слова «правда» и «хорошо» – редко ходят под ручку, – сказал Шарапов, помолчав. – Они антагонисты.
– Ты на что намекаешь?
– А ни на что.
– Нет, ты скажи.
– Ладно, скажу. Вот сейчас тебе хорошо?
– Ну да, хорошо.
– Почему?
– Почему? Ну, природа нравится, погода, узнал кое-что новенькое.
– А если я тебе скажу, что сюда тебя привезли мертвым, как и многих из нас?
– Ты чего, Володя, порешь?!
– А правду. Правду, которую ты хочешь знать. После твоего лечения при помощи иголок под ногти, я стал приводить в порядок все, что вспомнил. А когда складываешь клочки памяти, складываешь, как порванную в хлам рукопись, то клочки эти по краям нарастают, заполняя место недостающих.
– Ну и чего в твоей голове наросло?
– Когда ты сказал, что помнишь лишь то, что жена твоя руки ломала, я вспомнил, как тебя в Эльсинор через черный ход заносили.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132