Кто-то назовет педиком. Кто-то скажет, что тампон для меня надо было посыпать красным перцем, и все взорвутся от смеха. Нет!Сунуть в рот? Не лучше — зрители захлопают в ладоши — лучшей темы для уничижения найти трудно.Может вымочить их в воде и выпить ее? Так и сделаю. Не получится — придумаю что-нибудь другое».Приняв решение, я пошел к Эдгару-Эдичке. — он лежал в углу комнаты, неотрывно глядя на тело Натальи.— Я решил уйти к ней, — сказал я, присев перед ним и погладив. — Ты как на это смотришь?Эдичка посмотрел одобрительно. То есть на секунду прикрыл оба глаза.— Когда освободишься, сделай что-нибудь с ними, хорошо?— Разумеется, — ответил он движением усов.— Жизни только не лишай, лучше как граф Монтекристо, ладно?Кот не ответил. Мне показалось — он давно решил, что делать с людьми, убившими обожаемую им девушку.— Эдгар-Эдичка… — произнес я, унесшись в прошлое и увидев первую нашу встречу с Натальей. — Не забывай, как мы тебя звали. Первое имя дал я, второе — она. В них мы будем жить с тобой. Когда же придет твой черед, беги сразу к нам, мы будем ждать.Кот посмотрел пристально, побуждая действовать, но не каркать, и я, погладив его на прощание, направился к Вове с Володей. 60. Все кончается запахом. Вова с Володей сидели, осовевшие, и смотрели на «Белую лошадь», вчистую лишившуюся хмельной своей крови. Володя, уступив мне кресло, пошел за новой бутылкой и стулом. Вернувшись, сел, налил всем. Я выпил (мы не чокались), посидел, глядя в столешницу.— Что будем делать? — спросил Вова.— Я за ней сейчас пойду, — ответил я, застенчиво посмотрев. — А вас потом, может быть, выпустят.— Вряд ли… — покачал головой Володя. — Хотя посмотрим. Бог ведь не фраер, он все видит…Я прикрыл глаза и увидел, как мы с Наташей обручаемся. «Обручается раб Божий Евгений рабе Божьей Наталье. Обручается раба Божья Наталья рабу Божьему Евгению». Мне надевают золотое кольцо, ей серебряное.— Я мечтал с ней обвенчаться, — раскрыл я глаза. — Дважды в Загсе регистрировался, и ничего хорошего не выходило, одна нервотрепка — с первой женой и тещей даже мозгами телячьими, правда жаренными, бросались, представляешь?— Представляю, — заморгал Вова.— Давайте я вас обвенчаю? Вова поможет? — заморгал Володя. — Я до школы милиции диаконом в районе был, все знаю, даже участвовал.Я подумал, что венчание с мертвой невестой — это святотатство.— Не, потом, когда умрешь, обвенчаю, — чистосердечно прочитал мои мысли бывший диакон.— Может, останешься? — жалостливо посмотрел Вова. — Найдут нас когда-нибудь, а баб в Москве много, даже таких принцесс.— Нет. Не могу. Я и представить не могу, как жить без нее. Сам посуди, как жить, если внутри все умерло? Прикинь, что у тебя внутри дупло, пустое и черное, и глаза из него смотрят?— Я бы не стал из-за бабы грех на душу брать… — покачал головой Володя. — Даже из-за такой клевой.— У него баба — собаки со страху лают, — сказал мне Вова, указав подбородком на товарища. — А ты, конечно, зря суетишься. Тебе просто на нее, мертвую, больно смотреть. А это легко исправить — мы сейчас завернем ее в чистую простыню, отнесем в сени, ковер сверху бросим, и ее как бы не будет. Клянусь, часу не пройдет, как тебе расхочется руки на себя накладывать из-за чего-то там под ковром…— Выпей лучше, — налил виски Володя.Я не ответил, пошел к Наталье, взял ее руку. Она была холодной. Подумал: «Через час окоченеет, станет как лед. Потом ее придется заворачивать в простыню и в ковер, потому что ее нежный запах, которым я наслаждался, станет невыносимым. Все в этом плотском мире кончается запахом. Долг, дружба, любовь, привязанность. Нет, надо травиться… 61. Вместе… Взяв из бара хрустальную конфетницу, я направился в ванную. Распотрошил тампоны, сунул в вазу, залил теплой водой. Через несколько минут достал размокшую вату, отжал. Выбросил ее в корзину. Пошел к Наталье, поцеловал в холодные губы. Лег слева.Володя с Вовой, подошли, затоптались у кровати, потерянные. Ободряюще им подмигнув, я осушил вазу. Лег, закрыл глаза, попытался представить Наталью живой. Увидел воочию. Она шла ко мне, улыбаясь, шла издалека, с той стороны. Я побежал навстречу. И она побежала.Мы вбежали друг в друга и стали одним существом. Вокруг и в нас было одно счастье. Потом все исчезло. 62. В зеркале. Сначала вокруг был черный неподвижный космос.Долго был.Тысячи лет.Потом постепенно стало светло, и я увидел себя и Наташу.Мы лежали с открытыми глазами, лежали рядышком на кровати. Лежали наши тела, оставленные нами.А наши души смотрели на них сверху.Я попытался освоиться с новым состоянием.Получилось. Потому что осваиваться было не с чем, потому что душа моя была ничто. Ничто в ней не билось, не пульсировало, не струилось. В ней было лишь неподвижное круговое зрение. И ощущение, что Наташа, ее сущность рядом. И эта сущность была по живому теплой, любящей и любимой.Мы были не одни.Вокруг кровати с нашими телами стояли люди.Фон Блад.Надежда.Теодора.Стефан Степанович.Вова с Володей.Квасик позади них.Ни к кому из них неприязни у меня не было. У Наташи тоже — я это чувствовал. Они стесняли свои души телами, некоторые даже корежили ими души, и людей было жалко.Они, попарно, по трое о чем-то оживленно говорили — губы их двигались.Потом они ушли, и появились другие.Они раздели наши тела, подсунули под них целлофановую пленку и стали мыть.Я, то есть моя душа, никак не могла к происходящему относиться, она могла только видеть и констатировать. Так, она могла видеть, что вода холодная, а жидкое мыло, которым нас мыли, настойчиво пахнет ландышами.Да, душа могла видеть, что вода холодная, а мыло пахнет ландышами.Также она могла видеть слова, они виделись как сочетания незнакомых букв, видимо, потому что для душ слова ничего не значат.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80