— У меня нет прокладок.— Простыню можно использовать.— Простыню? — ужаснулась. — Ты с ума сошел?— Да нет, не целиком. Я порежу ее на кусочки.Наталья засмеялась.— Я слышала, в старину пользовались тряпками, но я не знаю…— Ничего, узнаешь. Привыкли, понимаешь, к памперсам, к прокладкам с крылышками, и жизни теперь без них не представляют. Там, в бельевом шкафчике, есть чистые простыни. Порезать? Мне будет приятно, в душе я фетишист. Я уже представляю, как одна их этих беленьких тряпочек, в производство которых я вложил свою душу, лежит в твоем таком уютном влагалище. Да, лежат и впитывают твою кровь, кровь, ярко недовольную тем, что, вот, опять, в который раз приходится заниматься доставкой в мусорное ведро этих горемык, этих неудачниц, этих яйцеклеточек, ждавших, ждавших, но не дождавшихся суженых своих сперматозоидов…— Ладно, я согласна на тряпочки, — порозовела Наталья от моей пошлости.Мне стало стыдно, и я перевел разговор на другую тему:— А как ты относишься к тому, что папенька от тебя отказался?— Пустое! — махнула она рукой. — Знаешь, чем он сейчас занимается?— Чем?— Привыкает к роли дедушки чернокожего внучка. И…Ее прервали взволнованные голоса Вовы с Володей. Мы бросились к ним и увидели, что голова Меркурия выбралась из заточения, выбралась, заплатив за это шляпой.— Мы тут простучали все, нашли звонкое место, и вот… — сказал Вова, тщась вытащить римского бога из бетонного плена.— Давайте втроем, — улыбнулся я, вспомнив, как вытаскивал трубу, аналогично засевшую.Ухватившись сподручнее, мы дернули, и божья голова вырвалась из плена. Володя, сотря пот со лба и став на цыпочки, посмотрел в отверстие, и тут же отскочил, вытаращив глаза и дико вопя:— Кислота! Кислота!— Серная, серная, — добавил из отверстия ядовитый женский голос.Мы увидели, как лицо Володи чернеет и покрывается волдырями.С трудом преодолев оцепенение, я потащил его в ванную. 58. Такое могла придумать лишь Надежда. Володе в лицо плеснули не концентрированной серной кислотой, а обычной газированной пепси-колой. Это наше богатое воображение, поощренное услышанными словами и воплем, увидело, как оно чернеет и покрывается волдырями кислотного ожога. Установив, что обмишурились, мы с Вовой и Натальей посадили психически пострадавшего за столик, уставленный бутылками вина, вернулись к проделанному отверстию и увидели, что оно закрыто сверху стальным листом.То, что отверстие заделано стальным листом, увидели мы с Вовой. Наталья же увидела початую упаковку женских тампонов, лежавшую под отверстием. Через два часа она тихо умерла — ее отравили.Яд был в тампоне. Такое могла придумать только Надежда, полжизни отдавшая прокладкам. Сон, в котором я видел Наталью мраморно-безжизненной, ее стараниями сбылся. 59. Как это сделать? Наталья лежала на белой простыне, лежала как живая. Обманутый глазами, я раз за разом бросался щупать ей пульс, прикладывал ко рту зеркальце, но каждый раз понимал, что случилось непоправимое, и я остался на белом свете один — сердце любимой не билось, она не дышала. Потом я сидел у постели и плакал. Восемнадцатилетняя непорочная девушка лежала передо мной мертвая, и мир мертвых казался мне раем, ибо в нем пребывала она.Подошли Вова с Володей.— Закрыл бы ей глаза, — сказал Вова.— Нет! — встрепенулся я. — Глаза закрывают мертвым, а она, видишь, живая.— Как живая… — уточнил Володя, и они ушли.В шестой раз воспользовавшись зеркальцем, я бросил его в угол (оно разбилось), уселся под кроватью и неожиданно вспомнил сон, в котором видел Наталью мраморно-безжизненной.Я вспомнил его подробность, ускользнувшую в первом осознании.Вот она, эта подробность:…завороженный, я иду к Наталье, иду, чтобы стать таким же. Я знаю — как только я стану мраморно-безжизненным, души наши соединятся в одну, и счастья в мире, хоть не намного, но станет больше.На мертвом небе одной звездочкой станет больше… * * * Из книг мне было известно, что подсознание (именно оно владеет нашими снами) всеми своими возможностями пытается помочь своему вместилищу принять правильное решение. Оно что-то выпячивает, раз за разом ставит одну и ту же пластинку (так называемые «успокаивающие» сны), а что-то навсегда или до поры до времени скрывает. И вот, мое подсознание, допустило утечку засекреченной ранее информации, допустило, чтобы я понял, что пора сматывать удочки и догонять Наталью. И себя самого. Самого себя, все понявшего…Да, подсознание предлагает мне приблизиться к ней! Наталья была смыслом моей жизни, и жить без нее, жить безжизненно, нет смысла.— Но как уйти? — задумался я, убежденный собой и подспудным знанием. — Удавиться? Закружиться на веревке с вывалившимся языком, синим и распухшим, закружиться перед ней, почти живой, перед Вовой и Володей, молча напивающимися?Нет. Пошло и противно. Когда труп придет в кондицию, придет Надежда и скажет слугам, брезгливо указав на мою остывшую ипостась:— Уберите это!Резать вены в ванной?Тоже нет. В ванной режут вены женщины-истерички (терпеть их не могу) и брошенные мужчинки. Наталья бы это не одобрила.Так как же? А может, как она?! Без лишних телодвижений и боли — ее и без того океан. Да, я уйду к ней с помощью тампона. Лягу рядом и умру, и мы будем лежать, как живые. Смерть осенит нас, и мы пойдем по вечности, взявшись за руки, плечо к плечу. А они — Надежда с ее подельниками — пусть смотрят. Это их тронет, и Володю с Вовой, может быть, выпустят.Но как это сделать? Лечь рядом с любимой и сунуть тампон в задницу? Наверху умрут со смеху, потом станут состязаться в остроумии. Кто-то непременно вспомнит «Криминальное чтиво», в котором участник войны во Вьетнаме, будучи военнопленным, много лет прятал от тюремщиков фамильные часы, чтобы передать их сыну, прятал в своей заднице, а потом и в заднице друга.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80