Видимо, прочитав на моем лице мысли о еде, Стефан Степанович предложил перейти в малую столовую и перекусить.Он продолжал нравился мне все больше и больше. Улыбнувшись, я сказал, что некоторые картины неплохо бы направить на реставрацию, и непременно к жизнерадостным, но матерым абстракционистам, чтоб мать родная не узнала, а то, что внутри кроется, было как на тарелочке с голубой каемочкой. На эти слова он потер руки, и заверил меня, что все будет сделано в лучшем виде и даже лучше.В малой столовой Стефан Степанович сказал, что в целях конспирации и для успеха дела, которое он теперь рассматривает, как свое личное, надо бы изготовить мой портрет и портреты моих уважаемых родителей и повесить их на видном месте. От такого проявления дружественности, я едва на «ты» не перешел. В общем, уходили мы из столовой друзьями и, договорившись, что послезавтра, к часам восьми вечера, в кабинете меня будет ждать негр Шилова с мольбертом и кистями.— Негр Шилова? — удивился я, услышав странное сочетание слов.— Да. Он сделает черновую работу, а мастер потом ее своими мазками облагородит — так все большие художники работают.— А папу с мамой кто будет писать? — поинтересовался я, покивав.— К папе с мамой поедут другие художники, молодые, но в будущем весьма известные, — ответил мажордом, так тепло, что я подумал, не перевести ли его на два месяца в управляющие, тем более, что прежний сбежал.Закусив, я продолжил осмотр замка. Что-то потянуло меня повторить экскурсию по его подвалам, видимо, бессознательное желание пройтись по ним хозяином, но не пленником, как в первый раз. Кости перерезанные электропилой, повсеместные крысы уже не пугали меня, а вот Квазиморда вновь потряс.…Я шел по длинному коридору и знал, что за поворотом налево увижу забранную решеткой нишу, в которой когда-то сидела Надежда, сидела, вводя меня в заблуждение. И увидел, но не белокурую Надежду, а вымазанного цементом Квазимодо-Квасика с мастерком в руках — в свету переноски он самозабвенно закладывал нишу красным с иголочки кирпичом. Казалось, работает безголовая горилла, облаченная в циркаческий голубой комбинезон, безголовая, потому что осиротевшая головка сиамского близнеца воспринималась продолжением правой руки, как гипертрофированное ее плечо.Это было жуткое зрелище.— Опять мурует… Ну что ты с ним будешь делать… — огорченно вздохнул Стефан Степанович, остановившись рядом со мной.Мне вдруг представилось, что за кирпичной стеной, наполовину уже выложенной, лежит бесчувственная, может быть, даже жестоко изнасилованная уродом экстремальная Надежда (довыпендривалась!). Импульсивно я сделал шаг вперед, и тут же Квазиморда обернулся, чтобы придавить меня нечеловеческим взглядом к холодной стене. Он был страшен в ярком свету лампы, его рука, головастая его рука тянулась ко мне мастерком…Я обернулся, посмотрел на Стефана Степановича. Тот стоял сугубо насупившись.— Вы чем-то озабочены? — начал я издалека зондировать ситуацию.— Пустое. Просто это два последних мешка сухой смеси, и он мне пеняет, — постаравшись улыбнуться, указал он подбородком на бумажные оболочки, опустошенно валявшиеся под ногами мутанта. — Если бы вы знали, сколько на нее уходит…— А кого он мурует? — Квазиморда к тому времени уже увлеченно трудился.— Пойдите, посмотрите, — глянул как-то странно. В глазах его, остановившихся на секунду, я увидел растерзанную дочь Блада.— А он не забодает?— Нет, бодается он только по приказу, — замотал головой Стефан Степанович.Я, не желая показаться своему работнику неприлично осторожным человеком, подошел к сооружаемой стене (она была в три кирпича толщиной), поднявшись на цыпочки, заглянул в нишу — Квасик деликатно посторонился — и увидел… упитанную курицу. Белую и самоуверенную. Она, как ни в чем не бывало, деловито клевала обильно рассыпанное пшено.— Что там? — спросил сзади Стефан Степанович.— Курица… — растерянно обернулся я.— Курица… — покивал мажордом. — Ну что ж, курица, так курица. Пойдемте маркиз, мы мешаем человеку релаксировать.— А вам не жалко? — продолжал я стоять.— Курицу?— Да.— Вам к ужину сегодня подадут курицу а ля Вуаля под винным соусом. Пальчики оближите. А Квасику нет — свою он имеет сейчас.Подумав, что раннего средневековья с меня хватит, я направился я к выходу из подземелья. * * * Все остальное содержимое замка и люди его населявшие, слава богу, не впечатлили меня как Квазиморда и его живодерски оригинальное хобби. Спальни, столовые, зимние сады, бассейны с розовыми фламинго описывать не буду — они были как у всех «новых» русских. А вот Флора с ее банными апартаментами так меня поразила, что я дал себе зарок два месяца не мыться, у нее, конечно — такая она была шелковая киска — и после окончания путешествия по замку обошелся обычным джакузи в своих апартаментах. 33. Прием по случаю. Эдгар появился перед ужином. Похож он был на Иосифа Сталина, высоко засучившего рукава и на беляков, обложивших стратегически важный Царицын, и на соратников, по-людски нестойко его оборонявших. Посмотрев на кота, я чуточку расстроился — не люблю волюнтаризма в какой бы то ни было форме. Рюмочка аперитива вернула мне хорошее настроение, и, посадив Стефана Степановича рядом, я стал говорить, что хочу возвести его в должность управляющего замком. Однако он, по всей вероятности, находившийся под впечатлением последних событий, елейно заулыбался и предложил на эту должность: «…энергичного и предприимчивого господина, ну, вы знаете, кого я имею в виду».— Кого вы имеете в виду? — энергичным и предприимчивым в тот момент я видел одного себя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80