– Вы еще ожидаете что-то получить от жизни?!
– Конечно! Я все время что-то получаю. Вот, на днях в одной щели мылся в черной баньке. Вы не представляете, как это было здорово, как запомнилось! А встреча с вами, с вашими женщинами? Это же на всю жизнь впечатление! А сколько еще всего будет, если, конечно, вы не наделаете во мне дырок? Я непременно встречу свою женщину, с которой проживу да конца своих дней, я еще постараюсь наделать от нее детей. А сколько еще всякого случится с вами? Если вы решитесь остаться на зеленом поле?
Борис Петрович смотрел на него долго. Смирнов сидел как на иголках. Лишь только пистолет указал ему на дверь, он подчинился, не веря своему счастью, суетливо и не думая о достоинстве.
***
Смирнов вышел из гостиной, осторожно притворил дверь, направился к выходу. Когда поднял ногу, чтобы опустить ее на ступеньку, хлопнул выстрел.
Он бросился назад.
Борис Петрович лежал на полу ничком.
Ковер у левого его бока становился бурым.
Выругавшись, Смирнов опустился на диван. Его охватила нервная дрожь.
Все, конец! Восемь лет. Ну, три, за попытку. Или год в следственном изоляторе. И еще пришьют за доведение. Валентина ничем не поможет.
Вспомнив Валентину, ее глаза, он вышел из себя, вскочил, стал остервенело пинать труп ногой:
– Сволочь, кретин, идиот, собака! Такая баба у него, денег туча, а он стреляться! Сволочь, сволочь!
Нога попала во что-то твердое. Всмотревшись, Смирнов увидел горлышко бутылки. Бутылки, на которой лежал труп. Из нее текло вино.
Испанская "Малага".
Через минуту он ее пил. Напротив сидел счастливо напряженный Борис Петрович. В его глазах светились надежда (Павел Степанович не позвонил) и признательность случайному гостю.
– Если бы ты сказал что-нибудь другое, ну, когда меня бил, тебя бы уже везли в тюрьму, – сказал он, женственно склонив голову набок.
– Сволочь ты, – незлобиво ответил Смирнов.
Он был доволен. Он был уже на берегу.
– И я бы убил тебя, точно убил, если бы ты возник, увидев, что я мухлюю.
12.
Олег стоял на балконе спальни, облокотившись о перила, и с высоты пятого этажа смотрел во двор дома, стоявшего неподалеку от здания отеля.
Дом был ветхим, с облупившимися голубыми наличниками и позеленевшей шиферной крышей. В нем жили маленькая прямая старушка и ее сын, пятидесятилетний, улыбчивый горбун. Они всегда покидали дом вместе и вместе в него возвращались. Когда уходили со двора, в правой руке старушки была кирзовая базарная сумка, горбун нес такую же. При возвращении обе сумки тащил он. Старушка при этом гордо шла сзади, и сын пропускал ее в калитку первой. Сейчас они стояли во дворе и говорили с молодой тучной женщиной, удерживавшей за руку худенькую, подвижную девочку лет семи-восьми. У ног ее стоял чемодан на колесиках, за спиной дочери висел туго набитый рюкзачок. Когда женщина закивала, старушка погладила девочку по головке, и они пошли в дом. Горбун вошел последним. Перед тем, как закрыть за собой дверь, он посмотрел на Олега. Лицо его было ясным и детски улыбалось.
– Нет, он ее не трахнет, – усмехнулся Олег, доставая сигарету. – Он будет покупать девочке мороженое.
– Милый, Карен пришел, – раздался из спальни сонный голос Зиночки. – Он ждет тебя в кабинете.
Зиночка по рекомендации Коко Шанель спала по пятнадцать часов в сутки. "Ничего не сохраняет так красоту, как долгий сон и уединение", – цитировала она упрекавшим ее "мужьям".
Олег прошел в кабинет. Хозяин "Веги-плюс" напряженно сидел в кресле. На коленях его лежало ружье в брезентовом чехле.
– Что, на охоту собрался? – спросил Олег, усевшись напротив.
– Да нет, это я тебе принес… – попытался улыбнуться хозяин отеля.
– Интересно…
– Послезавтра у меня день рождения, ты знаешь… – Карэн неприязненно двинул ружье обеими руками.
– Ну и что?
– У меня на даче соберутся Капанадзе, Гога и Дементьев. Я посажу их рядом. Если ты уберешь всех троих, – стрелять, насколько я знаю, ты умеешь, – то все твои проблемы будут решены. Напалков вякать не будет.
– Вряд ли я соглашусь, дорогой, – сказал Олег, подумав с минуту. – Меня прикончат на следующий же день. Или закроют лет на пятнадцать.
– Не убьют и не закроют. Есть такая штука, алиби называется.
– Эта штука для следователей. Серьезные люди такого слова не знают.
– Мне надо, чтобы ты это сделал…
Олег с минуту смотрел в смятенные глаза Карена. Тот их не отвел.
Олег закурил. Если дело выгорит – он свободен. Если нет – то проживет столько же, правда, качество жизни будет много хуже.
Можно рискнуть.
– А что ты на них озлился? – улыбнулся он примирительно.
– Гога с Дементьевым хотят купить землю вокруг Веги-плюс. Капанадзе обещал им помочь.
– Боишься конкурентов?
– Представь напротив своего балкона балкон дешевого борделя. Пусть дешевой гостиницы с голодранцами. Или ночной клуб с пьяными криками и блевотиной по углам. Сирены, мигалки, мат-перемат, бляди с подбитыми глазами. Тебе это нравиться?
Олег вспомнил горбуна с мамочкой, голубые, облупившиеся наличники, позеленевшую шиферную крышу. Усмехнулся. Действительно, это лучше блевотины.
– Ну ладно, говори, что задумал.
– Они будут сидеть в Хмелевой беседке, спиной к горам. В скалах, в пятистах метрах от дачи, есть укромное место. Отличная огневая позиция. Я из-за нее еще не хотел брать участок. Справа налево от тебя в начале торжества, по крайней мере, в начале, будут сидеть Капанадзе, Гога и Дементьев. Я буду сидеть напротив них. Ты поочередно убьешь их, потом выстрелишь в меня… В плечо…
Олег искренне удивился.
– Ты так не любишь ночных клубов с пьяными криками и блевотину, что готов рисковать жизнью!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67