Как только Инесса явилась с подносом, уставленном пятью или шестью полупустыми бутылками, мы составили из их содержимого коктейль и, мгновенно проглотив его, уставились друг на друга...
– Мало! – коротко охарактеризовал Коля свое состояние.
– Да, мало! – согласился Борис, внимательно прислушиваясь к своему желудку.
– Поедем в Кавалерово? – предложил я. – Тем более тут нам больше делать нечего.
– Поедем! – согласился Коля. – Что-то мне расхотелось сидеть здесь до конца Шуриного спектакля. Как бы нас в его финале не вынесли ногами вперед!
– Оставайтесь! – услышали мы от двери участливо-просящий голос только что появившегося главного режиссера Шилинской шахты. – Самое интересное в конце будет... Не пожалеете!
– Ну, ну... – скептически покачал головой Борис. – Массовое захоронение публики под торжественный рев бульдозера?
– Всяко может быть... Все под богом ходим... – потупив взор, пробормотал в ответ Шура. Но тут же вскинул глаза и, смущенно улыбаясь сказал:
– А у меня выпивка есть! На всякий непредвиденный случай заначенная...
– Сразу бы с этого начинал! – бросил Коля, стараясь выглядеть недовольным. – Тащи ее сюда!
Шура попросил меня помочь и мы вместе с ним ушли в кладовую.
– А правда, что Черный тещу зарезал и потому сюда в тайгу закатился? – спросил Николай Бориса, как только Чернов с Шурой вышли из кают-компании. – Я не верил, пока Ольгиных угроз не услышал.
– Чепуха! – ухмыльнулся Борис. – Это он ей, да, видимо, и тебе, лапшу на уши навешал. Как говорится, желаемое за действительное выдавал. Жива-здорова его теща... Черный – это вообще что-то... Дури в нем – навалом... Представляешь, когда он из своего института в базарные сторожа ушел, то, самоутверждения ради, роман накатал о своих невероятных приключениях в Иране и Таджикистане. Уписаться можно – "Смерть за Гиссарским хребтом" назвал. И в этой писанине своей описал, как жена его вытурила. И самое смешное, что через полтора года все так и случилось. Дословно, как говорится. Предугадал он это или запрограммировал свою женушку – не знаю... А она, Веруня... Я как ее на свадьбе увидел, сразу раскусил... Кошачье сердце, Львица, рожденная в год Собаки... Кстати, Черный не знает, что она еще до развода в одного своего студента влюбилась, художника-любителя, а он оказался пассивным гомиком. Юрка Плотников, хихикая, мне об этом по секрету рассказал. Года два она его перевоспитать пыталась, но напрасно: сколько пидара не корми, он на жопу смотрит...
– Да... Бог не фраер, он все видит, – усмехнулся Баламут, почему-то вспомнив религиозного проповедника, ошивавшегося вокруг его жены. – А как Черный в Приморье очутился?
– В тайгу он уехал, потому как дочка его болела долго и в психушку чуть не угодила...
– Как так?
– Да эта человечина, теща его, не хотела, чтобы Черный с дочкой виделся и всякие гадости ей про него говорила. Вот крыша у Полины и поехала – они ведь с Черным не разлей вода были... А эта змея рада – наняла психиатра и тот напел Черному, что ради дочери он должен забыть ее. А жить в одном городе с дочкой и не видеть ее он не смог... Вот и умотал в тайгу от себя подальше...

* * *

Мы вернулись с Шурой через десять минут с картонным ящиком. Коля бросился к нему и начал его распаковывать.
– Смородиновый ликер... Двадцать восемь оборотов... И столько же сахара, – вынув одну бутылку, разочарованно протянул он. – Хотя двенадцать бутылок...
Лишь только мы разлили пахучий ликер в хрустальные стаканы, принесенные Инессой, в проеме двери появилась Ольга. Она была столь обольстительна в длинном обтягивающем черном платье и черных лодочках на высоких каблучках, что все мы замолчали и, затаив дыхание, уставились на девушку. Насладившись произведенным эффектом, Ольга неторопливо направилась к столу. И тогда выяснилось, что у платья сбоку имеется длинный вырез, при ходьбе обнажающий неимоверно изящную, стройную ножку.
– Конец тебе, Черный... – прошептал Бельмондо, сидевший рядом со мной. – Завидую...
– Похоже, да... "Красавица – это миг, подрубающий вечность..." – говорят японцы... – пробормотал я, не сводя зачарованных глаз с выреза в котором вот-вот должна была появится сразившая меня наповал точеная ножка. – Вот змеюка!
Ольга подошла ко мне, легким движением руки сбросила мою ногу на пол (по понятным причинам я сидел, заложив ногу на ногу) и устроилась у меня на коленях. Ее мягкая, горячая попка пришлась ко двору и его обрадованный хозяин немедленно полез из кожи вон. Игриво поерзав, Ольга привела его в твердокаменное состояние и, затем нежно поцеловав меня в губы, зашептала на ухо:
– Останемся на недельку? Не пожалеешь... – и когда я тяжелым вздохом дал ей понять, что нахожусь в полной ее власти, перепорхнула на соседний стул...
К счастью, в это время Инесса водрузила на стол два блюда с запеченными молочными поросятами. Если бы не они, я бы немедленно утащил Ольгу куда-нибудь в уединенное место... Но поросята своими поджаристыми бочками смогли укротить мой пыл и, немного успокоившись, я начал в поисках ножа шарить глазами по столу... Найдя нож, поднял глаза на Ольгу и, увидев ее откровенный полуоткрытый ротик, ее желающие прикосновений губы, забыл о поросятах...
...Я до сих пор чувствую Олины губы... Мягкие, эластичные, трепетные, в момент поцелуя они заставляли помнить только о себе... В живом своем танце они играли прикосновениями, обнимали и ласкали... Они согревали проникновенным теплом, они не обещали – они отдавали все...
О, господи, как мы напились! На этот раз пили все – Шура со своими соратниками, включая Инессу, и Ирина Ивановна... Именно последняя сподвигла уже не вязавшую лыка Ольгу танцевать кан-кан на столе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81