И всегда хотела сама по себе быть. Она ведь тебе... Я-то все знаю... С Мишкой, студентом кучерявым из Львова, на виду у всех крутила. Один ты не замечал... Карандаши грыз, над картами корпел, весь тушью цветной измазанный. А она ему у родника... из голубеньких незабудок веночки плела... А потом с ним в город уехала... Провожать... Ты сам ее отпустил. И три дня они из постели не вылезали. Я к тебе на квартиру тогда приходил. И идиллию ихнюю видел... А потом с дружком твоим закадычным и собутыльником любимым Игорьком Кормушиным... Прямо в маршруте в траве некошеной... Их Федька Муборакшоев видел... В бинокль с другого борта ущелья... Говорил потом... зенками блестя... слюну... сглатывая: “Высший класс! В кино такого трах-трах-тарарах не увидишь... Чуть окулярами себе глаза не выдавил! Жаль она памирских таджиков не любит!”
– Слушай, Юр! Мне, конечно, больно все это слушать. Не вспоминать, а слушать... Но чуть-чуть больно. И знаешь почему? Ты думаешь, что с нормальным человеком говоришь... А я перегорел. И с рогами своими хоть и сроднился, но давно их не ношу... Храню, как память. Их у меня от Ксении несколько пар осталось. И не все ты, наверное, видел. А ты что, собственно, так неравнодушен? В тюрьму хотел посадить... Развода нашего требовал... Не давала что ли?
– Давала, не давала... – огрызнулся Юрка. – Кончай болтать, вон Наташка идет.
– Опять бодаетесь? – улыбнулась Наташа, присев на корточки. Всем своим видом она пыталась показать, что взяла себя в руки.
– Да так... В меру сил... – ответил я. – Просто вспомнили, как в былые годы Юрик твой проказничал. Понимаешь, дурная привычка у меня была – я в задумчивости карандаши грыз, скрипя мозгами над картами... А он, паразит мелкий, издевался: для смеху обглоданные концы перцем красным натирал... Втихаря... Потом вся камералка ржала, гримасы мои наблюдая... – сказал я, ностальгически улыбаясь.
Из штольни вылезли Бабек с Сергеем.
– Как жизнь? Бьет ключом и все по голове? – похлопав меня по плечу, спросил Кивелиди.
– Ты и не представляешь, как жизнь прекрасна и удивительна, – сказал я, растирая появившиеся на голенях багрово-красные, сочащиеся кровью рубцы.
– Он еще сможет насладиться жизнью. Если захочет. И, может быть, не раз... Следующие нарушение режима и неуставные отношения будут караться строже. Повешенных за ноги будут сечь плетьми, – произнес Доцент, рассматривая ногти.
– Мы вам верим! – изрек я, преданно глядя ему в глаза. Глубина и стойкость ваших принципов, ваша неуемная последовательность нас восхищают. Вы настоящий учитель! С большой буквы. В знак благодарности за ваши поучительные уроки, я готов в свободное от каторги время сделать вам учебные пособия для ваших преданных учеников – гильотину и дыбу в натуральную величину! С их помощью куда легче сеять разумное, доброе, вечное...
– Вы много говорите, а работа стоит. А насчет дыбы я подумаю... Хорошая идея...
Через некоторое время мы с Юркой смогли встать на одеревеневшие ноги и приступить к приему пищи – супа “А ля Фатима”. Мы не привередничали. Хорошая кулинария требует полета мысли, а какой уж тут полет, особенно у объятых страхом женщин.
– Ты не говори с ним больше, – тревожно глядя мне в глаза, попросила Лейла, как только мы закончили трапезу. – Он злой на тебя. Он – начальник здесь, а ты хочешь быть умнее.
– Лейла правда говорит. Если ты его злой делаешь – всем плохо будет, – присоединился к ней Бабек.
– Ладушки! С этой минуты я его в упор не вижу... – погладил я Лейлу по головке и продолжил, обратившись к Сергею:
– А ты, может быть, сходишь к нему, поговоришь насчет мельницы? Пусть думает, что мы здесь всерьез и надолго расположились и бежать не собираемся. Да и проживем подольше, если захотят они мельницу строить...
После обеда по приказу Доцента мы занялись сооружением деревянной крышки для лаза в штольню. Сколотив ее из толстенного горбыля, взялись за бутару. Сделали грохот, лоток, настелили шкур овечьих, приладили планки. Уже в сумерках для пробы промыли рудную мелочь. Ее было килограмм пятьдесят, выход же золота составил грамм пятьсот-шестьсот. Получалось, что содержание золота в хвостах нашей вчерашней и позавчерашней добычи было огромным. Оно составляло около 10 килограмм на тонну!
Вечером довольный Доцент осторожно ссыпал сданное ему золото в двойной полиэтиленовый мешочек и поинтересовался нашими дальнейшими планами на каторжное будущее.
– Водяную мельницу надо строить для мелкого помола руды, – сказал Сергей. – Внизу, на Уч-Кадо. Выход золота будет выше. Процентов на десять-пятнадцать.
– У нас есть специалист в мельничном деле. Завтра с утра я вам его пришлю.
– И еще нужны сигареты, – сказал я, закуривая последнюю памирину. – И надо подумать о принудительной вентиляции. Когда кончится аммонит, придется действовать по старинке – огнем и водой. У вас, в кишлаке, полно разрезанных на полотнища прорезиненных вентиляционных рукавов. Все крыши ими крыты. Надо сшить из них рукав длиной метров пятьдесят и диаметром сантиметров сорок. Чтобы легче было везти, шейте по десять метров, здесь соединим...
– К утру сделаем, – кивнул Доцент, что-то отмечая в записной книжке.
– Помимо труб нужны мехи для нагнетания воздуха и молодая баранина для нас, – продолжал перечислять я. – Пока все необходимое будет собираться или изготавливаться, мы опробуем бока жилы. В них тоже может быть хорошее золото.
– Прекрасно. Мы все сделаем быстро. А вместо сигарет пришлю вам сушеный табак, – задумчиво ответил он, видимо, уже обдумывая дальнейшие действия. – А вам пора спать. Даем вам десять минут на ужин и санитарно-гигиенические процедуры.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119