Ее рука потянулась к голове, ощупала затылок, темя, даже виски.
Голова была цела, дырочек и выбритых мест в ней не было.
"Нет, этого не может быть... Откуда у Лихоносова дворец, личные врачи и горничные? А может... может, там, в реальном мире, поменяли дискету?"
Даша замерла, однако в голове ничего инородного не чувствовалось, она успокоилась и посмотрела на горничную потусторонним взглядом.
– Вы, наверное, опять забыли, как меня зовут? – спросила та, шагнув к хозяйке в порыве сострадания.
Даша улыбнулась, двинула смущенно губами.
– Вы не расстраивайтесь, все будет в порядке. Меня зовут Флора. Правда, на самом деле я – Александра, но Михаил Иосифович, принимая меня на службу попросил, чтобы я была Флора... Вы такая красавица, Гортензия Павловна! Вы точно от бога, правильно Михаил Иосифович говорит!
"Флора, Гортензия! Ну и вкусы у них там", – подумала Даша.
– Михаил Иосифович так за вас переживал! – продолжала щебетать Флора-Александра, помогая госпоже причесаться. – Он прямо как юноша волнуется, только о вас и говорит... Вчера сказал, что из-за этой истории с Дашей у него несколько сделок сорвалось"
"Даша?! Что за Даша? А Михаил Иосифович? Михаил Иосифович – это, вероятно, муж. Муж... Интересно, какой он? Если у него нет рогов и копыт, и он не изрыгает в гневе пламя, то почему бы и нет? Муж... У меня никогда не было мужа... И вот, он появился".
– Ну, вот вы и готовы, – проговорила Флора, восторженно рассматривая Дашу. – Я пойду, позову Леонтия Ефимовича. Он говорил, что торопится к какому-то там Касьянову.
Флора трепетно посмотрела в лицо хозяйки и вышла.
Даша подошла к окну. Дворец, которым она, судя по всему, совладела, был трехэтажным. Высокие стрельчатые окна с узорами, бело-голубые стены, вокруг ухоженный парк с белоснежно-мраморными скульптурами греческих богов и богинь, обнесенный ажурной металлической оградой; вдали, за пашней зеленел лес.
Лес и пашня выглядели российскими, и Даша порадовалась – недалеко бес унес!
Когда она рассматривала декоративную черно-белую корову с колокольчиком, – дзинь-дзинь, – мирно пасущуюся у ограды, в дверь легонько постучали, Даша обернулась и, забыв, что не разговаривает, ответила:
– Да, входите.
Вошли двое. Высокий человек с умными глазами профессора, одетый в светлый костюм-тройку с иголочки, и... и Михаил Иосифович, сухощавый, поседелый и уверенный в себе господин лет пятидесяти.
Даша тотчас поняла, что это он. Муж. Виновато-влюбленный взгляд сиял на лице собственника жизни и бело-голубого дворца, окруженного английским парком. Его нельзя было назвать красивым, а страшил, как известно, среди собственников жизни и бело-голубых дворцов, окруженных английскими парками, не бывает.
Даша смотрела на него, смотрела и чувствовала, что у нее в мозгу сидит дискета, нет, не черная, а... а приятно-лиловая, как импортный фруктовый йогурт. Она чувствовала, как в этой дискете быстро-быстро крутится круглый магнитный листочек, крутится, крутится и потому она во дворце, и потому она, как и Михаил Иосифович, есть собственница жизни. И не только своей, но и многих других, не сумевших стать собственниками таких дискет.
Михаилу Иосифовичу взгляд Даши понравился. Улыбнувшись удовлетворенно, он подошел к ней, робко взял руку, трепетно поцеловал.
Губы его не показались Даше своими. Будь ее воля, она не выбрала бы их. Нет, они были ни жесткими, ни бесчувственными. Они были... несвободными. Они выполняли волю мозга, сидевшего в крепком круглом черепе. У Хирурга они были другими, у него губы, руки, тело и... и мальчик были самостоятельными в выражении чувств. Они целовали, ласкали, двигались не по команде, а охваченные святым трепетом узнавания.
Да, этот человек не был похож на Лихоносова. Но в нем уверенно чувствовались качества, всегда ценимые женщинами. Этот краткий поцелуй вошел в ее тело волей, несшей спокойствие. Волей, передававшей приказ-успокоение:
Все прекрасно, милая.
Все под моим контролем.
Все будет так, как мы захотим.
– Горти, сейчас Леонтий Ефимович тебя посмотрит, – сказал "муж", не отпуская бархатной руки Даши. – Скажу тебе по секрету, он шепнул мне, что все будет хорошо, память скоро восстановится, раздвоение личности пройдет без следа, и мы заживем, как прежде...
– Ну, не совсем, как прежде, – заговорил Леонтий Ефимович полным оптимизма голосом. – Я думаю от конных прогулок вам, Гортензия Павловна, надо будет отказаться.
– Я уже продал всех лошадей, – покивал Михаил Иосифович, печальным блеском глаз переживая утрату конюшни. – Даже своего Витязя. Ничего не должно напоминать тебе о твоем злополучном падении.
– И месяц-другой вам надо будет посидеть дома. Мы понаблюдаем за вами, и если приступы не повторятся, то вы сможете вернуться к прежнему образу жизни.
– Думаю, мы уедем, – улыбнулся Михаил Иосифович, – Вчера я купил небольшой домик на Гавайях, естественно, рядом с морем и действующим вулканом, как ты хотела, надо будет пожить в нем месячишко. А весной Джек Баррель пригласил нас на свое высокогорное ранчо в бразильских Кордильерах – Горти любит осень в горах...
Доктор укоризненно на него посмотрел, и Михаил Иосифович засобирался:
– Ухожу, ухожу... Извините, Леонтий Ефимович, я запамятовал, что вы должны ехать к Касьянову.
Сказав, Михаил Иосифович, потянулся губами к щечке Даши, и она ее с радостью подставила.
74. Дискета вошла криво.
Тщательно осмотрев, обстукав и прослушав Дашу, Леонтий Ефимович обрел прекрасное расположение духа. Усадив ее в кресло, он расположился напротив, и по-отцовски полюбовавшись пациенткой, тепло сказал.
– Гортензия Павловна, не соизволите ли вы рассказать мне, что вас заботит?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80