Там каждый день пьяные русские среди кораллов тонут, да так настойчиво, что в газетах об этом уже не сообщают.
– И ты мне не позвонил!?
– Времени не было. Хорошо еще, что туда самолеты каждые два-три часа летают.
– И что? Говори! Что с ней?
– Сейчас, я думаю, она спит без задних ног. Одна, не думай. Одна-одинешенька, как и полагается преданной невесте. Вчера познакомилась в баре с французами из марсельского кабаре и сидела с ними до утра, беседовала об особенностях развития капитализма в недрах Московской области.
– Так ты ее, значит, спас?
– Конечно. Теперь ты мой должник. Ты представляешь, как я рисковал? Налил бы вина. В самолете не пил, боялся, что пасут.
Смирнов налил. Принес бутербродов.
– Теперь мы в расчете, – расправившись с едой, погладил себя по животу Шура. – Четыре бутерброда с осетриной и полтора стакана отличного вина за жизнь любимой женщины это щедро, спасибо.
– Надо было тебе с ней остаться. Я бы рассчитался десятью бутербродами. Кстати, как у тебя дела с дефекацией? Помогло мумиё?
– Все нормально, забудь об этом, – махнул рукой Стылый. – Я хотел остаться. Но эти французы... Я думаю, они до нее и танковый корпус Роммеля не допустили бы.
– А ты никого за собой не привел?
– Обижаешь, начальник. Мы это в первом классе проходили.
– Расскажи все, как было.
– А что рассказывать? Один мой должник шепнул, что Витка Соболев, фирменный терминатор, улетает в Египет. А он знал, что...
Шура смешался. Смирнов понял, что его захмелевший собеседник чуть не сказал то, что ему, Смирнову, знать не положено. Но виду не подал.
– Он знал, что там Юлия отдыхает, – продолжил Стылый, зевнув напоказ. – Ну, я переменил личность и полетел.
– У тебя здорово получается. Осанка – и та другая.
– Осанка в деле перевоплощения – это самое главное. А усы, парик – это так, штрихи. В обычной жизни я нарочно сутулюсь, чтобы...
– Так как все было? – перебил Евгений Александрович разговорившегося апологета Шерлока Холмса.
– Витька Соболев по бабам специалист. Они от одного его вида дышат на десять процентов чаще. И меняют прокладки каждые четверть часа. Нашел я их в старом городе, в рыбном ресторанчике. Она – красавица писанная, волосы длинные рыжие, личико загорелое, но в самый раз, глаз, короче, не отведешь. Ну, устроился я подальше, немца начал из себя изображать – язык знаю не хуже Владимира Владимировича. А они – хиханьки-хахоньки, ля-ля-тополя. Глаза загадочные... Уславливались ночью нырять с аквалангами. Соболев говорил, что это незабываемое занятие – плавать лунной ночью среди кораллов и спящих рыб. Юлия вообще раскраснелась, взгляд затуманился, смотрит на него сквозь ресницы длиннющие, а ручкой в сумочке пре... ну, в общем, что-то типа прокладок нащупывает. А Соболев, уважаю, умный был парень, говорит примерно следующее:
– А давайте, милая Юлечка, свидание под водой устроим? Под фонарем? Я приду, вернее, приплыву с цветами и буду плавать взад-вперед нетерпеливо, на часы поглядывая. Вы опоздаете минут на десять, и явитесь как морская богиня, явитесь, и мы рука об руку поплывем смотреть кораллы. И может быть, среди них, причудливых, сказочных, вы скажете мне "Да" и сделаете меня счастливейшим на свете Ихтиандром...
– Если бы ты знал, как меня достаешь... – признался Смирнов, жалея, что вчера не взял больше вина.
– Что, Мария Ивановна слиняла? – вперился в него Шура понимающим взглядом.
– Нет, ты допрыгаешься...
– Ну ладно, ладно, больше не буду. Понимаешь, как только вспомню, как ты в моей заднице паяльником ковырялся, так меня и тянет какую-нибудь особенную гадость сказать.
– А ты забыл, за что я тебя паяльником зондировал? – набычился Евгений Александрович.
– Ну ладно, ладно, давай завяжем старое поминать, непродуктивно это. В общем, договорились они на рандеву в одиннадцать вечера у кораллового рифа, что наискосок от пирса. Потом ты позвонил, она в туалет сразу убежала, чтобы, значит, Витька не слышал. Вернулась, вся улыбчивая – ты, небось, ей про любовь говорил, уговорила здоровущего омара и пошла в обнимку с Соболевым к отелю. В фойе он предложил к нему в отель ехать, ананасы с шампанским на широкой его кровати кушать, но Юлия отказалась, хотя и пьяненькая была. "Что ты, милый, – сказала. – Я как-никак невеста, я другому отдана и буду век ему верна".
– Врешь.
– Вот те святой истинный крест! – перекрестился Стылый. – Я же тебя нарочно доставал, по злой памяти. Про презервативы и прочее выдумывал из жалкой мести. А Юлия, я видел, только о тебе и думает...
– Ну-ну. В сумочке она, конечно, не пакетик с презервативом нащупывала и не упаковку с прокладками, а мою фотографию...
– Не знаю, не видел. Когда я в номер ее пробрался, она уже спала. Я осторожно так таблеточку ей за щеку сунул, чтоб не подымалась до ночи, взял ее купальник, потом ноги, грудь в ванной побрил – себе, конечно, – Стылый поднял брючину, показывая гладкую лодыжку, на который шелковый платок никак не задержался бы, – и, поехал в город за рыжими волосами и аквалангом. Короче, когда я к Витьке на свидание подводное нарисовался, он меня в упор от Юлии отличить не смог, хотя и фонарь у него был аховый. С орхидеями офигенными, подплыл, ста баксов, точно, не пожалел. Ну и дурак, я сразу понял, что перо у него в букете.
Потом кино было. Он букетом меня приманивать стал, как кошку сметаной, а я возьми и вынь из-под чашечки купальника поролона кусок, которым я грудь третьего номера изображал. Витька аж рот раскрыл, я видел. Этого секундного замешательства мне хватило. Видел бы, как его кишки среди кораллов расплылись! Красота! Жаль только вволю полюбоваться не удалось – рыб этих тропических миллион налетело, будто и не спали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61