Баламут от изумления забыл выдохнуть табачный дым и до слез закашлялся. Инопланетянин удивился тоже, поставил Клепу, как ставил Николая, но спускать цветных штанишек не стал – застеснялся. Потом было кино – Клеопатра спустила штанишки и начала искать что-то в трусиках. «Темно, – подумал Трахтенн. – Или прокладку вытащить не может». А Клепа вдруг как завизжит:
– Члена нет! Нет члена!!!
– А откуда он у тебя взялся бы? – удивился Баламут. – Ты же баба! У порядочных женщин член бывает только искусственный.
– Какая я тебе баба! – закричала Клепа. – Я мужик! Гена, Гена я!
Поняв, что душа регенерата вселилась в Клеопатру, все засмеялись. Все, кроме Худосокова.
– Хватит базлать! – раздраженно погасил он веселье. – Лучше перевяжите его, черт, ее! Вон, какая рана на виске.
Трахтенн, осмотрев Клепу (или регенерата), пошел по пояс в грязи за аптечкой в спускаемый аппарат (люк его отрывался кверху, и вода до него не доставала). Мариинские лекарства работали на принципе всеобщей регенерации и, спустя три минуты, рана закрылась, да так, что девушку можно было целовать в висок и без всякой для нее боли.
Худосоков все это время смотрел, по-волчьи принюхиваясь, в сторону Кырк-Шайтана.
– Сдается мне, что в Центре дела какие-то происходят, нутром чувствую, – сказал он, когда лечение девушки было закончено. Сколько времени?
– Без минуты пять, – ответил Баламут.
– Идти надо... – простонал Ленчик, пытаясь подняться. – Семь часов у нас осталось, можем не успеть.
– Не семь, а пять, – буркнул Баламут. – До этого Кырк-Шайтана два ходу...
– Там машина должна быть на метеостанции, – прокряхтел Худосоков. – Пойду, национализирую.
– Только не режь никого, умоляю! – взмолился Баламут.
– Да нет у меня пера, – успокоил его Худосоков, усиленно массируя ноги. – Я их на понт возьму.
– Я с ним пойду, а вы спускайтесь потихоньку до дороги – сказал Трахтенн, хорошо знавший, что Худосокову ножа для убиения человека не нужно. И, подхватив его за талию, пошел по тропе к метеостанции.
...Метеорологи (их, опухших от пьянства, было двое) не захотели отдавать свой допотопный Газ-51. И Трахтенн, попеняв на их гражданскую несознательность, выпустил Худосокова из рук. И тот, скорчив рожу, без сомнения срисованную в зоне особого режима, выразил пару емких фраз. Прочувствовав их, жрецы погоды не только отдали машину, но и выразили страстное желание немедленно выплатить контрибуцию и репарации в виде всех наличных денег (пятьдесят три российских рубля), двух охотничьих ружей (шестнадцатого и тридцать второго калибров) и четырех патронов к ним. Презрев деньги, Худосоков проверил и зарядил двустволки, залил последнюю канистру бензина в бензобак, уселся за руль и, завернув к Зеленому за Клеопатрой и Баламутом, погнал машину к Кырк-Шайтану.
3. Протез где? Где протез? – Ты жить теперь не сможешь... – Мавр сделал свое дело.
В 2-12 копы перестали лезть, и Бельмондо смог, наконец, вздохнуть спокойно. Закурив, он принялся рассматривать плоды своего огнестрельного «творчества».
Зрелище было ужасным. «Баламуты» и «бельмондо», «черные» и «худосоковы», пробитые пулями и окровавленные, завалили «трешку» со всех сторон. А она, как ни в чем не бывало, мигала индикаторными лампочками, да так живо, что Борис подумал, что все происходившее ей нравится.
"Вот дура, – подумал он раздраженно. – Ведь это все очень скоро запахнет: в погребе тепло и вентиляция плохонькая.
Как бы в ответ биокомпьютер, натужено гудя и медленно, как вертолет, поднялся к потолку и обнажил устье колодца. Борис понял, что его просят скинуть трупы в сиреневый туман.
– А хрен тебе не мясо? – пробурчал Борис, чувствуя, что кокетничает. – Я тебе не ассенизатор...
...Эта отвратительная работа заняла у него около часа. С ног до головы он вымазался в крови, был себе противен и хотел наверх, на свежий воздух. Из колодца никто не появлялся, и Бельмондо, посчитав свое дело законченным, пошел в столовую выпить что-нибудь и подкрепиться. Поев и пропустив рюмочку водки, он вернулся в Погреб с намерением выжать из «трешки» хоть какую информацию о существующем положении. И, в конце концов, после разного рода увещеваний и выстрелов в воздух, «трешка» ответила простуженным голосом:
– Через полчаса сам все узнаешь, – и опять замолчала.
Борис хотел сказать в ответ что-то обидное, но тут у люка взорвалась мина. Мгновенно пригнувшись (что-то пролетело над головой и упало за Трешкой), он обернулся и увидел копа-"баламута" и черноволосого синеглазого человека. Они лежали с двустволками у входа в Погреб (баррикаду разметало предыдущими взрывами). Мина, взорвавшаяся у них за спинами, видимо, не причинила им вреда, по крайней мере, на обращенном к Бельмондо лице «баламута» сияла радостная улыбка. Он так и умер с этой улыбкой, получив так же, как и синеглазый, полмагазина в голову.
Сменив рожок, Бельмондо вдруг понял, озарило его, что он, наконец, совершил тот поступок, которого от него ждали Стефания со своими боссами из небесной канцелярии. И что ему осталось лишь кое-что довершить. Он подошел к двери и, выглянув из копохранилища, увидел, что у лаза, ведущего наверх, лежит раненый взрывом мины коп Худосокова (совсем другой, не тот, который подорвался раньше), а над ним суетиться... Клепа. Оба были невооруженными, и Бельмондо, перед тем, как убить их, решил выяснить, какими судьбами здесь оказалась бывшая официантка и скоротечная любовница Черного. Ему не пришлось спрашивать – бледный, как смерть Худосоков, с трудом приподнявшись, сказал:
– Ты только что убил Баламута, настоящего Баламута... – и, потеряв сознание, уронил голову на пол.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90