Его охватило какое-то неприятное чувство беспомощности или обреченности. Такого он, пожалуй, еще никогда не испытывал. Или только раз. Но от этого ему ничуть не стало легче. Выйдя на улицу, он немного перевел дух, но тяжелое чувство продолжало угнетать его до самого вечера.
4
Вечером, закончив свои дневные дела, Сашо нехотя поплелся в «Варшаву». Только сейчас он понял, что кондитерская надоела ему до смерти, что своих белых мышей он предпочитает всем этим давно знакомым физиономиям, из которых кое-какие стали его просто раздражать, как, например, физиономия Кишо. С тех пор как тот занялся частным промыслом, в его характере словно бы появилось что-то мещанское, мелочное и неприятное. Он уже неплохо зарабатывал, но жался, отсчитывая стотинки официантам. Вот, отказывается, куда пошли деньги — на «трабант». А ведь, верно, и сам не знает, зачем ему машина, — к его родинкам больше всего подошел бы какой-нибудь хромой осел.
За эти полгода Сашо не сумел завязать в институте никаких дружеских связей. Если, конечно, не считать Аврамова, но то, что его объединяло с Аврамовым, не выходило за стены института. Что тот делал, уходя с работы, Сашо не мог себе даже представить. Куда ходил — тоже оставалось для него тайной. Может быть, ложился и вставал с птицами? Его жена и дочь были сейчас в Швейцарии, несколько дней назад Аврамов с волнением сообщил своему помощнику, что операция прошла очень удачно, девочка была спасена. Но вое остальные — что они делали, куда ходили, чем занимались? Сашо, верно, немного испугал их на собрании, сейчас коллеги как-то опасались и даже сторонились его. А может, и завидовали. Еще бы — не успел прийти и сразу же получил самостоятельную тему. Но никто из них не спросил, чем он зажимается, как идут его опыты, есть ли виды на успех, словно люди боялись получить положительный ответ. Между собой они говорили о рыбной ловле или лыжах, в зависимости от времени года, о телевизионных программах или футбольных матчах, о машинах, фильмах, девушках, страховых взносах, налогах, о том, как учатся и играют их дети, — словом, обо всем, кроме биологии. Словно именно наука их ни капли не интересовала. Игра в конкурс на этот год закончилась, больше не имело смысла притворяться биологами. Было, правда, пять-шесть человек, которые везли на себе всю работу; других это устраивало. Все остальное мог делать и технический персонал.
Сашо застал Донку и Кишо за оживленным разговором. Кристы еще не было. Это было не совсем обычно, чаще всего она приходила первой. Садилась лицом к окну, разглядывала входящих и выходящих и в одиночестве развлекалась, пожалуй, лучше, чем в компании.
Кишо, видимо, был очень возбужден своими успехами на поприще автослесаря и болтал без умолку. Лицо он кое-как отмыл, но ногти у него все же были черными, а родинки, казалось, стали еще крупнее, словно гордились, что у них такой талантливый хозяин.
— Поет, как соловей! — хвастался он. — И работает, как часы. Это не машина, а часовой соловей или соловьиные часы, как вам больше нравится. Еще немного, и поедем к «Счастливцу».
— Еще чего! — нехотя проговорил Сашо. — Один только счастливец и остался в этом мире, а ты и его хочешь сделать несчастным.
— Тогда мы поедем с Донкой. Деньжата у тебя найдутся, девочка?
— Постыдился бы наконец! — ответила девушка. — Ты же частник, денег куры не клюют.
— Потратился на машину. Последние левы на бензин…
В это время пришла Криста. Как всегда, улыбающаяся и слегка возбужденная, только взгляд какой-то непривычно холодный и неподвижный. Компания подвинулась, уступая ей место, и Криста села, вызывающе закинув ногу на ногу. Это было не в ее привычках, обычно она сидела, сжав колени.
— Взял бы у своего чурбана! — сказала Донка. — Две тысячи тебе должен…
— В том-то и дело, что он и не собирается их отдавать.
— А если автоматы испортятся? — спросил Сашо. — Ты ведь говорил, что никто, кроме тебя, их не починит.
— В этом вся заковыка!
И Кишо рассказал, что с ним произошло. Автоматы работали несколько месяцев, и его в конце концов взяло сомнение, как это ни один из аппаратов за столько времени не испортился. Однажды он взял да и съездил в тир, где они были установлены. А там, к великому своему удивлению, увидел, что в одном из аппаратов ковыряется Дитя-Голопузое.
— Что это еще за Дитя? — не понял Сашо.
— Болгарин ты или нет? — рассердился Кишо. — Криста, объясни ему, пожалуйста.
— Что-то вроде вундеркинда из эпоса, соперник Марко-королевича, — проговорила Криста, не поднимая на него глаз.
— Просто невероятно! — вздохнул Кишо. — Парень с последнего курса какого-то техникума… Усов и то еще нет, как у скопца. Вы бы его видели — лоб низкий, лицо даже туповатое.
— Вся она такая, ваша научно-техническая революция! — сказала Криста, нервно покачивая ногой.
Только теперь Сашо заметил, что щеки у нее немного подрумянены.
— Нет, он просто гениален… Я ведь видел, какая у него хватка. Работает с вдохновением. А эта скотина платит ему по несколько левов в день.
— Да, плохо твое дело, — сказал Сашо.
— Наоборот, ты спасен, — возразила Донка.
— Считаешь, его нужно прирезать?
— Не потребуется, — сказала Донка. — Все можно сделать гораздо проще. Ты даешь ему двести левов, чтоб он немедленно испарился, не говоря никому ни слова. Пусть катится в Созополь, в Китен — куда хочет, месяца на два. А ты за это время стребуешь свои денежки.
— Вот это идея! — восхищенно воскликнул Кишо. — Никуда не денешься, придется ехать к «Счастливцу», надо же ее спрыснуть.
Оказалось, что желающих нет. Они поболтали еще с полчасика, наконец Донка поднялась первой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144