Чувство собственного достоинства само по себе уже сила и в то же время — тюрьма.
На следующее утро он проснулся рано и с какой-то особой жадностью взялся за работу. И работал, пока к нему не приехал Аврамов. Разыгрывать этюды не понадобилось — некому было обращать на них внимание. Аврамов и без того задыхался от волнения. Торопясь, он изложил академику свою идею не механической, а биохимической очистки материала — «до абсолютных ста процентов», как он выразился. И лишь после этого решился рассказать о мышах. Слава богу, умерли только три, все остальные чувствуют себя вполне удовлетворительно. Оба увлеклись и обсуждали аврамовскую идею почти два часа. Но сейчас Урумов не был ни встревожен, ни подавлен. Он был полон надежд.
— Мне кажется, что Уитлоу об этом тоже кое-что знает, — сказал Урумов. — Он несколько раз упомянул, что в будущем можно рассчитывать на чистые материалы.
— Вы думаете? — спросил Аврамов, неприятно пораженный.
— Это только мое предположение, — ответил Урумов, которого его тон заставил спохватиться. — А то, что сделал ты, — факт, и факт поразительный! Главное — своей простотой.
— Да, вы правы, — совсем уныло отозвался Аврамов. — Уитлоу — большой ученый, вероятно, эта простая мысль, как вы сказали, давно уже пришла ему в голову.
Урумову стало совсем его жалко.
— Наверное, он имеет в виду новую центрифугу, — сказал он. — Потому что в письме он ни на что другое не намекает.
Лицо Аврамова слегка прояснилось. Он уже собрался что-то ответить, но тут зазвонил телефон. Все еще думая о разговоре с Аврамовым, академик взял трубку.
Звонил Сашо. Голос его звучал ясно, хотя чуть смущенно и виновато.
— Я говорю из Казанлыка, дядя… Могу тебя порадовать. Сегодня утром мы с Кристой поженились… То есть, я хочу сказать, зарегистрировали свой брак.
— Почему так внезапно? — спросил академик.
Сашо, вероятно, поразил тон вопроса, который со стороны мог показаться вполне равнодушным. По-видимому, он ожидал, что дядя будет прыгать от радости.
— Я и сам не знаю, — ответил он как-то растерянно. — Просто сегодня утром нам пришла в голову эта идиотская мысль. И в одиннадцать часов все было кончено. Я должен был что-нибудь сделать для нее, дядя… После всех обид и страданий, которые я ей причинил.
— Только поэтому?
— А, нет, конечно… Ты же знаешь, дядя, что лучше и симпатичней жены, чем Криста, мне не найти.
— Прекрасно знаю! — ответил академик вполне естественным тоном. — Но ты-то знаешь, что для тебя это навсегда?
— Нечестно, дядя! — попытался пошутить Сашо. — Разве можно так пугать человека в день свадьбы?
И он засмеялся в трубку, как показалось Урумову, немного нарочито.
— Я не шучу, мой мальчик… Ты должен знать это очень хорошо. И с самого начала.
— Я знаю, дядя.
— Что ты знаешь? — нетерпеливо спросил академик.
— Знаю, что Криста слабенькая. И что ей не по силам тяжелые удары.
— Кажется, ты действительно понял самое главное. Ну что ж, поздравляю. У меня есть замечательный подарок для твоей жены.
Горло у него перехватило.
— Спасибо, дядя. И вот, между прочим, еще почему я тебе звоню. Мы задержимся здесь на несколько дней, как положено молодоженам… Так что ты скажи Аврамову.
— Ничего нет легче, он сейчас здесь.
— Вот как? А что с мышами?
— Живут.
— Ну, слава богу… Привет ему от меня. Кроме того, придется тебе позвонить ее матери…
— Насчет аварии?
— Нет… то есть — да!.. Смотря по тому, как она воспримет эту новость. Но Криста боится. И даже тетка… Говорит, чтоб мы сами расхлебывали то, что заварили, а она берет на себя только расходы… Так что…
— Придется мне поднести ей эту чашу?.. Не слишком справедливо, но попробую. Это чья идея, Кристы?
— Угадал!.. Ну вот и все! Сейчас мы здесь, в ресторане, выпьем по хорошему бокалу вина за твое здоровье.
— Спасибо!
— До свиданья, дядя.
Урумов аккуратно вытер лицо. Когда он вернулся в кабинет, Аврамов удивленно спросил:
— Что с вами? Вы побледнели!
— Ничего, — спокойно ответил академик. — Просто я резко встал со стула. Закружилась голова.
— В вашем возрасте ничего нельзя делать быстро и резко.
— Знаю, — ответил академик, и голос его прозвучал вполне равнодушно.
Вскоре Аврамов ушел. Урумов в глубокой задумчивости прошелся по холлу, все еще не ведая, что он сделает дальше. Сашо даже не упомянул о матери, попросту забыл о ее существовании. Но он-то не имеет права о ней забывать. Ни в коем случае. И все же не надо сегодня, пусть лучше завтра. Он чувствовал, что у него не хватит сил на еще два разговора. Однако когда Ангелина собралась уходить, он понял, что она не простит ему, если когда-нибудь узнает всю правду. Нельзя было к неуважению сына прибавлять свое.
— Ангелина! — несмело окликнул он.
Сестра вопросительно взглянула на него. И тогда он передал ей телефонный разговор, почти ничего не прибавляя от себя. Ангелина выслушала его молча, ни разу не перебив. Но когда он наконец кончил, заявила коротко и решительно:
— Болван!
Брат ничего не возразил, он чувствовал, что обида должна хоть немного рассеяться. Она и вправду не казалась ни рассерженной, ни огорченной — только обиженной.
— Да, братец, все они такие — эгоисты! — добавила она мрачно. — Никого, кроме себя, не замечают.
Впервые за много десятков лет она назвала его по старой памяти «братец». Слово это вырвалось у нее скорей всего случайно — настолько она не владела собой.
— Даже если и так — нельзя на них сердиться, — примирительно сказал он. — Может, и мы были такими же.
— О себе я не говорю, — строго возразила она. — Но ты таким не был. И отец наш — тоже… Эти штуки начинаются с них.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144