— Но должна вам признаться, что со времени своей свадьбы я не выпила ни капли вина. И не только из добродетели. Алкоголь нагоняет на меня тоску, так и тянет расплакаться. Что, между прочим, и случилось на свадьбе.
— Это было просто дурным предчувствием, — пошутил академик. — Но вам все же придется мне помочь. Я опозорюсь перед Трифоном, если один выпью целую бутылку.
Мария действительно выполнила свою угрозу. Стоило ей выпить бокал крепкого белого вина, ароматного и чуть сладкого на вкус, как глаза ее тут же наполнились слезами. Она чуть ли не испуганно вытерла их, попыталась засмеяться.
— Ну вот видите!
— Ничего страшного, — успокоил ее академик. — Здесь достаточно темно, можете спокойно поплакать.
И тут произошло нечто совершенно неожиданное. На них внезапно обрушился целый шквал звуков, настолько чистых и ясных, что оба вздрогнули. Даже не глядя, Урумов понял, что это цимбалист пробует свой инструмент. И действительно, цыганский оркестр уже занял свои места. Галуны дирижера мягко поблескивали в слабом свете, волосы музыкантов сияли, словно смазанные жиром. В это время зажглись разноцветные рефлекторы и белые рукава оркестрантов стали фосфорно-зеленоватыми. Урумов внезапно вспомнил давно забытый ресторанчик в Буде, высокого, тощего цимбалиста и влюбленную пару за соседним столиком, которая показалась ему такой смешной в своей запоздалой нежности. Он почувствовал, что холодеет, и быстрым взглядом обвел окружающих. Нет, никто на них не глядел — ни насмешливо, ни подозрительно. А ведь тот унылый венгр с кривым носом был, наверное, на пять-шесть лет моложе его. Почему же он показался ему таким смешным и жалким? Почему сейчас он не может узнать, не может даже представить в таком виде себя самого?
— Что с вами? — удивленно спросила Мария. — Вы как будто вспомнили что-то очень неприятное.
— Да, пожалуй… Но к вам это не относится. Оркестр загремел как-то вдруг, дружно, на всех своих инструментах, которых, как показалось Урумову, было гораздо больше, чем в действительности. Исполнялся хор цыган из «Трубадура» — громко, торжественно, почти ликующе. И он вдруг почувствовал, как расслабились его напряженные нервы, свечи лили мягкий свет, золотивший зал, и все его существо охватила тихая радость. Когда официант наконец принес рыбу, он тихо спросил его:
— Могу я попросить оркестр исполнить одну песню?
Урумов и не подозревал, что это худшее, что он мог сделать сегодня вечером. Он просто поддался какому-то ему самому непонятному импульсу.
— Естественно! — с готовностью откликнулся официант. — Если только, конечно, это не «Лили Марлен».
— Нет. Нечто гораздо более старое. «Сольвейг».
— «Сольвейг»? Да, они ее играют. Очень хорошая песня, — охотно согласился официант.
«Значит, играют! — с грустью подумал Урумов. — И всегда будут играть. Даже через тысячу лет, если тогда еще на земле останутся люди».
— Какое-нибудь воспоминание? — улыбнулась Мария.
— Почти! — неохотно ответил он.
— Если судить по вашему виду, не слишком приятное. Урумов удивленно взглянул на нее — она опять попала в самую точку. И всегда попадала, словно у него во лбу было какое-то оконце, куда могла заглядывать только она одна.
— Как бы это вам объяснить!.. Можно, конечно, сказать и так. Но можно сказать и нечто, прямо противоположное.
— Пожалуйста, расскажите!
Урумов нерешительно взглянул на нее — что, собственно, рассказывать? Может получиться глупо и неделикатно. Да, наверняка так оно и будет.
— Пожалуйста! — повторила Мария.
Это в первый раз она его о чем-то просила. И, наверное, будь у него на уме хоть какая-нибудь ложь, он обманул бы ее самым бессовестным образом. Но в голову ничего не приходило, и он, как слепой, двинулся по наклонной плоскости.
— Знаете, — начал он, помолчав. — Ровно год назад я сидел один в ресторане… В Венгрии, в старой части Буды. Очень хороший ресторан с токайским и тушеными фазанами.
— Начало неплохое, — улыбнулась Мария.
— Там тоже был цыганский оркестр. Играли «Сольвейг». За соседним столиком сидели двое пожилых людей, явно не супруги. Они были очень влюблены и, наверное, очень несчастны… Но тогда я этого не понял, тогда они показались мне просто смешными. Чтобы не сказать — абсурдными.
— И сейчас вы хотите оживить это воспоминание?
Он чуть не поперхнулся, так был смущен.
— Да, что-то вроде этого. Мне просто хотелось понять, не в мелодии ли все дело. Или это я так разительно изменился за это время.
Мария молчала. Лицо ее было в тени, которую едва рассеивала сиреневая лампочка, висевшая прямо над ее головой.
— Мелодия здесь ни при чем! — глухо проговорила она. Нервно отхлебнула вина и добавила: — То, что вы видели, действительно было абсурдно. Так же, как абсурдны сейчас мы с вами.
— Но вы же меня совсем не поняли! — сказал он. Сердце у него сжалось. — Тут и речи не может быть ни о каком сравнении. Вы еще так молоды.
— О, я не об этом! — воскликнула Мария, и слезы хлынули у нее из глаз. — Я скорее обо всей ситуации.
— Какой ситуации? Что тут такого — два человека решили вместе поужинать.
Согнутым мизинцем она незаметно вытерла слезы. Голос ее внезапно зазвучал очень холодно:
— Вы очень хорошо понимаете, что тут такого. Скажите, зачем мы с вами встретились? Просто как родители, хотя я сама нахожусь в довольно невыгодном положении. Мы хотели помочь двум глупым молодым людям, которые не понимают самих себя… Дать им какую-то надежду, открыть какой-то путь. Так, господин профессор?
— Ничего, продолжайте! — пробормотал он.
— А что сделали мы? Просто забыли, с какой целью мы встретились… И началось — прогулки на водохранилище, кабачки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144