Ей и в голову не приходило, что она делает злое дело, что оба они, как слепые, идут к беде. Да и не могло ей прийти такое в голову, потому что она ничего не знали о его жизни. Быть может, Марии казалось, что академик человек удачливый, счастливый, преуспевающий. Да и жена у него слыла одной из самых красивых женщин Софии, во всяком случае одной из наиболее сохранившихся. Только закончив рассказ, Мария поняла, что сказала слишком много этому почти незнакомому человеку. И чтобы как-то преодолеть его неожиданное молчание, спросила с наигранной легкостью:
— Может, это неделикатно, но почему у вас нет детей?
В самом деле получилось не слишком деликатно. Он чуть не покраснел.
— А теперь я буду неделикатным… Но раз уж вы опросили… причина — неудачный аборт, который в юности сделала жена.
— Мне очень жаль! — неловко воскликнула она.
— Я должен вам сказать, что в нашей жизни что не было болезненной проблемой… Вообще не было проблемой. Я всегда был полностью погружен в свою работу. Мне казалось, что она может заменить все… Пока у человека есть силы, он может верить, во что захочет. И всегда слишком поздно понимает, что у него нет ничего, кроме одиночества.
Только теперь Мария осознала, сколько ошибок она невольно допустила, пусть даже по отношению к человеку, в добронамеренности которого была вполне уверена. Она понимала, что надо немедленно встать и уйти, уйти под любым предлогом. Но не сделала этого, не хватило сил, а может быть, светлое, словно северный янтарь, польское пиво ударило ей в ноги.
— Давайте лучше поговорим о чем-нибудь другом.
— Да, разумеется, — сразу же согласился он.
— Скажите, откуда у вас эта прекрасная картина?
И Урумов с удовольствием рассказал ей все, начиная с четырехлистного клевера и счастливого избавления от аварии. Потом он рассказал, как приехал к себе на дачу, где была и Криста, и с каким трудом купил картину у неуступчивого полупомешанного художника. Тем временем принесли приготовленные «специально для господина профессора» русские блины со сметаной. Мария едва на них взглянула.
— А что стало с клевером?
— Что с ним может быть — храню его до сих пор. Он и сейчас со мной.
— Можно посмотреть?
— Конечно, — ответил Урумов, обрадовавшись, что может доставить ей хоть какое-то удовольствие.
Он вытащил записную книжку, и та сразу же раскрылась па странице, где незаметно увядал нежный листок, совершенно лишенный воздуха. Мария смотрела на него так ненасытно, как будто перед ней лежало настоящее живое человеческое счастье, — не четырехлистное, а словно распятое на кресте.
— В первый раз вижу! — проговорила она восхищенно. — А как она выглядела?
— Кто она?
— Та, которая нашла клевер.
— О, совершенно очаровательно! — искренне ответил он, не задумываясь.
Мария промолчала. Так вот люди и спотыкаются. Эта мысль, естественно, даже не приходила ей в голову. Перед ними исходили вкусным запахом масла и сметаны русские блины, но сейчас обоим, похоже, было не до блинов. Мария скорее выпила бы пива, но бокал ее был пуст, а когда Урумов захотел заказать еще, она воспротивилась. Так что не оставалось ничего, как съесть блины с подобающим аппетитом, после чего оба рассмеялись, и он проводил ее до первой троллейбусной остановки.
И эту ночь Урумов спал беспокойно, ему снились белые кони, которые неслись по волнующейся, словно море, степи, покрытой клевером. На следующий день часов около десяти позвонила Мария.
— Я получила письмо от Кристы, — слегка возбужденно сказала она. — Хотите, я вам его прочту?
— По телефону? Не-ет, — протянул Урумов. — Лучше приходите сюда, я хочу его послушать как следует.
— Что ж, хорошо, — ответила она.
И они договорились, что Мария сразу же принесет письмо. Таким образом, академик Урумов не успел написать приглашение лауреату Нобелевской премии Уитлоу, как он обещал своему вице-президенту.
8
В этот вечер трое друзей в полном унынии собрались ненадолго в «Варшаве». Все скучные, невыспавшиеся, плохо побритые. Собрались и даже не попытались выяснить друг у друга, почему это они такие кислые. Увидев их в этом жалком состоянии, даже официантки засуетились, но угодить им не сумели. Вскоре все трое уселись в обшарпанный «трабант» Кишо и покатили в «Шумако». Им вдруг показалось, что только запеченная голова барашка в состоянии хоть как-то поправить дело. И ничто другое.
Самым скучным из троих был Гари, хотя как раз у него не было для этого никаких серьезных оснований. Даже наоборот. Месяц назад его жена получила место художника-дессенатора на одной из габровских фабрик и ездила туда на пять-шесть дней в месяц — срок как раз достаточный, чтобы дать ему возможность на свободе повидаться с друзьями. Этим утром она тоже уехала, заливаясь слезами и повторяя сотни наставлений, главным образом насчет того, чтоб он, выпив, не упал в шахту лифта. Гари остался на перроне с пустой головой и пустым сердцем, охваченный единственным желанием вернуться домой и проспать эти пять-шесть дней, пока она не вернется. Он страшно скучал без нее, даже родинки Кишо, которые всегда неудержимо привлекали его внимание, не производили на него обычного впечатления.
Многое изменилось в его жизни за последние полгода. Или, вернее, изменилось все, кроме его внешности. Гари оставался таким же бородатым, таким же нескладным, корявым, жалким, тощим и всегда голодным, хотя, как говорил Кишо, денег у него куры не клевали. Последнее время ему дьявольски везло. Особенно с выставкой, которая поразила всех, и больше всего его самого. Открылась она в апреле в холодном маленьком зале. Гари с трудом собрал немного денег для вернисажа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144