Этого никто не мог понять.
9
В участке их ожидала новость — ночью поймали Георгия Шутева. Оперативный работник подробно рассказал им о том, как все произошло. После полуночи Шутев пытался пробраться домой, и его задержали на заднем дворике. Только слово «задержали» не совсем точное — боролись с ним, как с бешеным зверем. И были вынуждены привезти Шутева в участок связанным его же веревкой для сушки белья.
Так и лежит он до сих пор в арестантской.
— Ну, ты доволен? — с кривой усмешкой спросил Димов у Паргова. — Участок начинает заполняться арестованными.
— Пойдем поглядим на него, — мрачно предложил тот.
Спустились в арестантскую, открыли тяжелую дверь. Шутев сидел на полу; он едва взглянул на вошедших.
— Почему ты вчера вечером убежал? — спросил Димов.
Шутев молчал, глядя им в ноги.
— Послушай, я знаю почему! — сердито сказал Димов. — Хочу только услышать это от тебя.
— Зачем, если знаешь? — огрызнулся Шутев.
— Другие тоже должны знать.
Шутев долго молчал, лицо его все больше темнело.
— Срам одолел! — пробормотал он наконец.
— Из-за чего?
— Из-за картошки. Я накопал не нашей, а чужой — Илийчо Кынчева.
— А за каким чертом? Десять соток картошки мало, что ли? Лопнешь — и то все не съешь!..
Шутев молчал.
— Так ведь?.. Тебе дали участок, а ты крадешь у другого. Как это объяснить?
— Да его поросенок… — начал Шутев и замолчал.
— Говори, говори!
— Мы с Илийчо соседи. Уже несколько раз его поросенок забирается в мой огород и топчет его…
— И ты решил ему отплатить. Да к тому же обмануть нас! А сейчас посиди связанным, пока не образумишься!
Димов повернулся к нему спиной, тяжелая дверь закрылась за ним. Они еще не вышли из подвала, как кто-то застучал по одной из дощатых стен.
— Кто там? — спросил Димов у старшины.
— Георгий Кротев…
Димов подошел к двери.
— Чего тебе, Кротев? — громко спросил он.
— Я хочу говорить с тобой.
— А я нет! — бросил Димов и пошел вверх по лестнице. Вместе с Парговым он прошел в свой кабинет и некоторое время молча стоял посередине комнаты.
— Пусть Шутев напишет все! — наконец сказал он. — И отпустите его.
Паргов чуть ли не с испугом посмотрел на Димова.
— Как же мы его выпустим, товарищ Димов, а может, он виноват?
— Нет никаких улик…
— А то, что он убежал?
— Ведь он объяснил, как было дело.
— Как же ему верить, если он однажды обманул? Откуда мне знать, что он делал этой ночью. Может, он уложил Кушева…
— Неплохо придумано! Можешь спросить у него, где он был ночью, конечно, но потом отпусти… Под мою ответственность.
— Слушаюсь! — впервые по-военному отчеканил Паргов. — А Кротева?
— Подождем немного, пока за ум возьмется! У него сейчас алкогольный кризис.
Сегодня вечером расскажет даже то, о чем мы его и не спрашивали…
Хотя Димов и не чувствовал усталости, он все-таки решил поспать часа два, восстановить силы и вернуть остроту восприятия. Он давно заметил, что воображение устает значительно быстрее мысли. Над логической задачей он мог раздумывать часами, но если необходимо было призвать на помощь воображение — отупение наступало через несколько минут. Работа воображения давалась ему трудно, и, однако, именно образное, а не логическое мышление помогало ему до сих пор справляться с самыми трудными задачами. На эту тему он выступил в свое время на курсах, при обсуждении одного из рефератов. И так как он был одним из лучших слушателей, то никто не решился ему возразить. Только докладчик стал защищать свой реферат.
— По мнению Димова, выходит, что образное мышление не логическое мышление, — сказал он, глядя неподвижными выпуклыми глазами. — Я хочу спросить у товарища Димова, правильно ли я его понял.
— Не совсем правильно, — улыбнулся с места Димов.
— Искренне сказано — но тогда я тебя не понимаю.
— Значит, ты меня невнимательно слушал. Я сказал, что образному мышлению не должна мешать логика рассуждений. Что это значит? Очень просто: я считаю так — не надо примешивать образы к моим логическим рассуждениям. Образы: должны жить свободно, своей собственной, присущей им жизнью. Я должен лишь внимательно наблюдать за ними, а потом проанализировать и обобщить результаты в соответствии с возможностями логического мышления. Это ясно?
Димов произнес все это, повернувшись спиной к залу, стоя Шлицом к докладчику. И чувствовал, что его не очень-то поняли.
Докладчик заморгал.
— Ты хочешь сказать, что криминалист прежде всего должен быть хорошим психологом? Я не возражаю, это общеизвестно.
— Хороший психолог, к сожалению, еще не все, — сказал Димов. — Хороший психолог составляет правильное представление об объекте. Но после этого он должен суметь вывести его на сцену своего воображения. Вот о чем речь.
Подобные мысли занимали его, пока он мерил шагами добела отмытый пол своей комнаты. Было половина второго, он чувствовал себя бодрым и отдохнувшим. Раздражал его только тяжелый запах цветов, растущих под окнами. Они могут быть красивыми — их дело, — но запах мешал ему думать. Все же на сцене его воображения начали мелькать какие-то образы, бесплотные и безмолвные.
Спускаясь вниз, чтобы побриться, он узнал, что его ожидает. На этот раз то был жареный перец, фаршированный таинственной смесью, рецепт которой был известен только хозяйке. Преодолев застенчивость, он с аппетитом проглотил четыре штуки.
— Положить еще?
— Ну разве что еще один! — ответил он, стыдясь своего обжорства.
Хозяйка положила ему еще три, из которых он оставил один — так, из ложной скромности. Потом он снова поднялся в свою комнату, закрыл окна и просидел час над документами, найденными в карманах убитого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55