– Такой спешкой он привлечет внимание». Ну вот: всего пять минут, и на хвосте уже висят две полицейских машины. Такси на всей скорости проскочило на красный свет (и Коул и Город знали, что в данный момент никто не поедет через перекресток наперерез) и полетело по пустому проспекту. Мимо кометами проносились встречные огни, чередуясь с островками тени – свет \ тень \ свет \ тень \ ы-ы \ и-и \ ы-ы \ и-и \ свет \тень \ свет \тень; в зеркале заднего вида красными демоническими бельмами вертелись мигалки двух патрульных машин, с воем мчащихся бок о бок. Из динамиков стереосистемы донесся голос Города:
– Ты не убил его. И не привел в действие часовой механизм…
– Я же говорил тебе: я не Джеймс Бонд, – сказал Коул, ерзая при мысли, что его опять заподозрили в предательстве.
Патрульные машины постепенно приближались. Из прилегающей улицы вынырнула еще одна и присоединилась к погоне. Скоро, должно быть, заблокируют и со встречной полосы.
Город все же вмешался. Настигшие было машины вдруг замедлили ход, почти остановились и начали выписывать нелепые кренделя – сначала одна, затем другая, и так по кругу, по кругу.
Глядя на них в зеркало, Коул заходился от хохота. «Что они, интересно, напишут у себя в отчете?» Хотелось по-детски показать им язык: «Машинка машинку танцует под сурдинку».
Такси неожиданно тормознуло, да так, что Коул едва не влепился головой в лобовое стекло; хорошо еще, ткнулся в руль. Прямо по ходу проезжую часть перегородили еще две патрульные машины. «СТОЯТЬ НА МЕСТЕ!…» – донеслось из динамиков мегафона.
Но тут грубый электрический голос в динамиках неожиданно сменился разухабистым танцевальным ритмом, а сами машины принялись выписывать-выруливать кренделя: перед-зад, пяточка-носочек… Из динамиков неслось диско, прошлогодний хит:
Красотка, давай роман крутить -
Давай на полную кутить,
Давай роман с тобой крутить…
Коул хохотал, такси свернуло на боковую улицу. Уже на более спокойной скорости оно доставило его к многоэтажке в Тендерлойне.
В хохоте Коула появился призвук истерии…
СЕ-ЕМЬ!
Коул сидел в темной захламленной комнате, с высоты панорамного окна бездумно глазея на россыпь колких городских огней, ковром далеко-далеко. Справа помаргивал беззвучно телевизор – он его вообще не выключал. Слева – литровая бутылка пива (половина выпита) и недокуренная сигара с длинным стеблем пепла, давно уже испустившая дух. За пазухой – пистолет.
Город переместил Коула в пустующий пентхаус отеля в Рэкэм-армс, укрыть его понадежнее от полиции и активистов: кто-то озаботился досконально прочесать все места, так или иначе связанные с именем Кэтц Вэйлен. Обычный съемщик пентхауса уехал на лето за город; на приход и уход Коула внимания никто не обращал: хозяин частенько сдавал помещение друзьям. Еды и питья здесь было навалом: холодильник набит мясопродуктами, в кухонных шкафах полным-полно консервов. Коул сразу же проникся неприязнью к незнакомому хозяину жилья – при виде всей этой помпезной меблировки и явно заказного дизайна интерьера. Ну как можно уважать человека, у которого вкуса не хватает даже на то, чтобы обставить собственное жилище? Теперь-то комнату украшали пустые жестянки, обертки, бутылки и стопки тарелок, грозно обступившие роскошную мебель.
Обеспечив Коула жильем, присутствие Города истаяло. Он остался один. В целом атмосфера городского разума улавливалась, но не более чем потрескивание помех в радиоприемнике, невнятно. Три дня Коул прождал, не выходя из пентхауса. Все думал, Город объявится. То и дело поглядывал на экран телевизора, ожидая увидеть там его чеканные черты. Но вот уже суббота, а от него по-прежнему ни привета. События прошлой недели уже подернулись в памяти рябью; иногда даже закрадывалось сомнение в реальности мира за окном во всю стену. Днем Коул спал, а к вечеру просыпался для ночных бдений.
– Просыпаюсь только затем, чтобы ждать. – Коул опять разговаривал сам с собой. – Дурь какая-то. Дурь. – Скрестив ноги, он сидел на ковровом покрытии у стеклянной стены. Темноту в комнате разбавляло лишь голубоватое мерцание экрана. Цветное изображение Коул переключил на черно-белое: цвета отвлекали, вселяли нетерпение, желание отправиться наружу. Он существовал в сумерках ожидания.
Мысли с раздражающей регулярностью возвращались к Кэтц.
Несколько раз он набирал оставленный ею чикагский номер. Застать Кэтц никак не удавалось. Лишь один раз ответил заспанный мужской голос: «А? А? А-а, да играет где-то, на концерте. А это кто?»
В мужском голосе прорезалась ревнивая нотка, из чего Коул сделал вывод, что у него и самого есть причина ревновать.
Он в очередной раз глянул на экран. Там телеведущий Джером Джереми, гермафродит, одной рукой поглаживал богемную старлетку, а второй вальяжно охаживал собственный бюст. Коул зевнул.
– Может, – сказал он, обращаясь к панораме городских огней, – Город снова меня наказывает. Потому что я не застрелил того парня, а из-за этого не получилось заложить толком бомбу. Может, он хочет заставить меня как следует помучиться. Может, он меня бросил… Но тогда зачем он меня сюда пристроил?
– Действительно, зачем? – раздался с экрана знакомый голос.
Коул перевел взгляд: экран заполняло лицо Города. Видение, вызванное чувственной депривацией? Он куснул себя за палец – боль была реальна.
Уж если и есть на свете что-то доподлинно реальное, так это боль…
Итак, Город снова был здесь… И Коул как-то обмяк, внезапно осознав, что все эти трое суток, все эти нескончаемые ночные часы напряженно жил ожиданием.
Он нетвердо поднялся, растирая затекшие ноги, чтобы восстановить кровообращение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62