а тут получается, что он трахает его жену – это же прямая измена!
– Уяснил. Ну, а насильник?
– Насильник? Это был брат того, которого пырнули. Всю свою жизнь он желал свою сестру. И тут Город возьми и открой ему правду – что сестра путается с его старшим братом, а он сам вызывает у нее рвотный рефлекс; тем не менее, она всю дорогу пудрила ему мозги и кайфовала от того, что вот он ее хочет, а она его к себе на дух не подпускает.
– И они все это восприняли за чистую монету. И ни в едином его слове не усомнились.
– Да, ни в едином. С ним не поспоришь – он как боеголовка в полете. А что, ты бы усомнился?
– Нет. Вот он я, разве не видно? Слушай, а куда мы идем? И почему он нынче ночью здесь? Почему он вообще среди нас? И каким образом?
– Он желает познать себя изнутри, с изнанки. Стремление вполне естественное. Как бы пробует себя на ощупь – проверяет рефлексы, разведывает, прикидывает на вкус; в общем, доказывает, что существует. Каким образом? Коллективное бессознательное завладело человеком и преобразило его. Он его воплощает – подводит кризисы к их логическому концу, обнуляет жизненные коллизии за счет того, что «чему быть, того не миновать».
– Кэтц, своими загадками ты меня изводишь. Тебе просто нравится, когда у меня мозги набекрень.
– "Я встрече рад, знакомы мы.
Неужто не узнали?
Да, в том и суть моя, чтоб вы
хлопали глазами"
Субботняя ночь была в самом разгаре. Пешеходы целеустремленно торопились по своим делам, ничего, кроме этой мысленной цели, перед собой не видя – ни дать ни взять ослики, трусящие за маячащей впереди морковкой. Поэтому никто и не замечал, что у грохочущего своими дискодецибеллами Города нет при себе ни магнитофона, ни даже плейера.
В отдалении жесткие контуры улицы плавно переходили в мишурную панораму преломляющихся огней неоновых вывесок, реклам, светофоров, глянцевито поблескивающего металла; подрагивающее зарево света просеивалось сквозь призрачную завесу смога с примесью угарного газа и пара из канализационных люков.
Теплый бриз смешивал запахи барбекю и мусорных баков. Коул почувствовал, что нездоров.
И еще – что нервы на взводе. Город перед глазами казался неестественно, до выпуклости ярким; все эти звуки – свист мальчишек, немолчное гудение транспорта, визг тормозов – были нестерпимо громкими.
Головная боль и тошнота навалились сообща, вызывая общий упадок сил. Но более всего хотелось загасить эту чудовищную дискомузыку… Однако при этом Коулу и в голову не приходило просто прекратить следовать за Городом.
Они поравнялись с Чайна-тауном – половина вывесок превратилась теперь в ребусы, неоновые загадки. Склон становился круче, и боль все ощутимее пульсировала в висках. На перевале ненадолго остановились, чтобы полюбоваться раскинувшимся горизонтом. В зеркальных очках Города отразилась зыбкая диаграмма бесчисленных огоньков; его чуть приоткрывшиеся губы неслышно выдохнули какое-то слово.
Слева донеслось эхо звонкого мальчишеского смеха. Город повернул туда, в темную боковую улочку, где у задних дверей китайских лавок грудами лежал мусор и воняло рыбой и гнилыми овощами.
С десяток кварталов прошли молча и быстро, пока Чайна-таун не остался позади, а дорога круто не пошла под уклон (приходилось даже притормаживать) через фешенебельный жилой квартал высоких, несколько надменных особняков в викторианском стиле, стоящих друг к другу впритирку.
Город внезапно остановился и повернулся к веренице домов слева. Оголтелое диско понизилось до шепота.
И тут двери сразу трех домов, стоящих рядом, с шумом распахнулись. Из них опрометью выскочили пятеро – две супружеские пары из ближних и одна старуха из того, что подальше. Метнувшись вниз по деревянным ступеням, они на ходу образовали полукруг и с раскрасневшимися лицами сбежались туда, где под уличным фонарем стоял Город, а также Коул с Кэтц. Коул уставился на Город, по-прежнему не веря глазам: на том были теперь чопорная серая тройка и дорогие, до блеска начищенные туфли.
Обеим парам было под шестьдесят; судя по всему, люди довольно состоятельные. У первых были продолговатые нордические лица, темные волосы с проседью (мужчина даже успел прихватить стильный узкий галстук, который сейчас с демонстративной невозмутимостью завязывал). Вторая пара была как была – в пижаме и халате: лысый приземистый мужчина шумно дышал, отчего щеточка его усов забавно топорщилась, тапочки нервозно шлепали по тротуару; его жена, не успевшая снять сеточку со своих пегих волос, цепко смотрела на Город сквозь толстые стекла очков. Пятой была старуха в тапочках и белом халате, из-под которого торчала синяя комбинация; на голове – сеточка, украшенная капроновыми розочками. В правой руке она сжимала фонарик, в левой – небольшой никелированный пистолет. Темные круги и морщины вокруг глаз придавали ее взгляду горечь. Первой заговорила, собственно, она:
– Какая еще тревога? – Она обернулась и оглядела свой дом с таким видом, будто ожидала увидеть его в объятиях пламени. – Мне показалось… – Она выглядела растерянной.
– Что значит «показалось»? – с дрожью в голосе перебила женщина в халате. – Мы слышали, кто-то крикнул: «Тревога! Бегите все на улицу!» – да так, черт побери, громко, я думала, барабанные перепонки лопнут. Господи, я уж подумала, что служба антитеррора…
– Да-да, мы тоже слышали, – подтвердил пожилой мужчина с чуть заметным немецким акцентом. – Официальный такой голос: «Внимание! Всем на улицу!»
Повернувшись, они как один впились взглядами в Город, ожидая разъяснений.
– Вы хотите сегодня увидеть ваших детей?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62