– Коты? – переспросил он. Она ответила ему сердитым взглядом, зная, о чем он думает.
– Да. Коты. Я понимаю – мир пожирают заживо, люди гибнут, а я беспокоюсь о котах. Такая уж я. Мне необходимо знать, что с ними все в порядке.
– У них есть вода и сухой корм, дорогая, – сказал Пейменц, похлопав ее по руке.
Мендель, хмурясь, вновь посмотрел на потолок, затем в направлении конференц-зала, где мы видели демонов. Ньерца, тихо хмыкнув, сказал:
– Что ж, это так по-американски – беспокоиться о котах в подобную минуту.
Я посмотрел на Ньерцу и с внезапной вспышкой злорадного торжества подумал: «Очевидно, быть „пробужденным" не обязательно значит быть человеком постоянно сострадательным, чутким. Совершенным. И это не избавляет от похоти».
Ньерца посмотрел на меня. У меня появилось неприятное ощущение, что он прочел мои мысли. Я отвел взгляд.
– Вы полностью правы, – сказал Мендель, мягко улыбаясь мне. Мендель! Не Ньерца. – Мы несовершенны, даже когда… даже в этом случае.
Мелисса взглянула на Менделя, затем на меня.
– Но Айра ведь ничего не сказал… или сказал? Внезапно Мендель поднял голову и, казалось, понюхал воздух. Он взглянул на Ньерцу и оба посмотрели на потолок. Затем в коридор.
– Отсрочка подходит к концу, – сказал Мендель.
– Вот как? – Пейменц побледнел под своей бородой. – Меня всегда удивляло…
– О чем вы все говорите? – спросила Мелисса, повысив голос, но осеклась; она стиснула руки так, что костяшки побелели.
Я инстинктивно потянулся к ней и взял за руку; она позволила мне это. Ее ладонь раскрылась в моей, как цветок. Она посмотрела на Ньерцу, потом на меня.
– Мы можем пойти куда-нибудь… и поговорить, Айра? И тут начались вопли сверху. Комната сотряслась; трубы задребезжали от подземного грохота; штукатурка брызнула, а затем хлынула дождем, как мука с сита.
Ньерца, крича, кинулся к охранникам-полицейским.
Вытаскивая на ходу пистолеты, полицейские поспешили в коридор, который под небольшим уклоном вел к лестнице на верхний этаж.
Мендель выскользнул из нашей комнаты в соседнюю, где спал этой ночью – чтобы спрятаться?
Потом по комнате прокатилась волна зловония, словно от какого-то гигантского пресмыкающегося; запах, наполненный осязаемой вонью, которая, казалось, оседала внутри ноздрей и в полости рта вязкой массой – словно гнилостный осадок, остающийся на пальцах после того, как потрогал змею.
Ньерца, стоя в дверях, пытался загнать нас обратно в комнату, когда что-то скатилось по наклонному полу коридора, остановившись у самых наших ног, какой-то покрытый шерстью шар: это была оторванная голова одного из охранников. Затем, несколькими секундами позже, скатилась еще одна, ударившись в первую с деревянным стуком. Кто-то завопил – думаю, это был я, а не Мелисса, – а потом демоны, которых мы видели в конференц-зале наверху, оказались перед нами: Зубач и позади него огромная изогнутая туша Шланга.
Помню, что я подумал: «Стоило только всему начать приобретать какой-то смысл, и вот хаос вновь приходит за мной».
Я потянул Мелиссу назад – ее ослабевшие колени подгибались, затрудняя мне задачу; мне очень хотелось, чтобы Мендель был здесь, чтобы он все объяснил, вновь сделал вещи осмысленными.
И тут, словно я вызвал его каким-то заклинанием, в комнату вошел Мендель. Вначале он показался мне символом нелепости – он переоделся, в его руке сверкал серебристый меч. Он снял пиджак; поверх его рубашки была какая-то накидка, одновременно бывшая чем-то вроде знамени – это был плащ, какой в старину носили рыцари поверх лат. Спереди и сзади на нем был изображен красный христианский крест на белом фоне.
– Крестоносец! – ликующе воскликнул Зубач, громко скрежетнув зубами.
Шланг был слишком велик для нашей комнаты, но каким-то образом все же просочился внутрь, как лава, вслед за Зубачом, который стоял в элегантной позе, поигрывая своими гениталиями, как цепочкой для ключей.
– Потрясающе! Да еще и с мечом! Мне почти жаль, что ты не можешь убить меня, как святой – как там его звали? – святой Кто-то там.
Вопрос был адресован Пейменцу, который бормотал что-то, что могло быть заклинанием, а могло быть молитвой, на языке, похожем на древнееврейский.
– Его звали святой Георгий, – сказал Мендель и кинулся к Зубачу, крича: – За святого Георгия! За Царя Иисуса! За Царя!
Я услышал, как Зубач пробормотал:
– Ох, ради Христа!
Затем просвистел меч, рассекая демона до самого паха; это был могучий удар, достойный тех, что описывались в артуровских сагах – вот только рана тут же закрылась вслед за мечом. Заживляя рану, демон печально, почти разочарованно улыбнулся. Он схватил Менделя за запястье и сжал, дробя кости, заставив его упасть на колени от боли.
– Бегите, идиоты! – крикнул Мендель, в то время как Зубач свободной рукой отнял у него рукоять меча и небрежно вытащил клинок из собственного брюха, словно из ножен.
Пейменц шагнул к демонам, возвышая голос, читавший заклинания, и поднимая руку. Зубач расхохотался ему в лицо; потом, не обращая на него внимания, он с мечом в руке повернулся к Менделю и принялся потрошить его, как цыпленка. Пейменц заговорил еще громче и подошел к Зубачу уже вплотную, когда Мелисса вскрикнула: «Папа, нет!» – и я напрягся изо всех сил, чтобы удержать ее, когда она рванулась к нему.
Ньерца, сделав шаг, ударил Пейменца по затылку, так что у того подогнулись колени.
– Вы должны позаботиться о девушке и Золоте в Чаше, Израэль! – крикнул Пейменцу Ньерца, оттаскивая его на несколько шагов назад. Потом он поднял Пейменца и толкнул его в сторону – как раз в тот момент, когда левиафанский хвост дымящегося, сочащегося черной слизью Шланга, поднявшись, обрушился на него.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123