надо посмотреть, куда направлен свет.
Потом случились сразу две вещи.
Собаки в фургоне вдруг дико залаяли и завыли.
Пятна света выхватили из темноты голое окровавленное тело Джеффа, валявшееся в яме для собачьих боев.
Как будто собаки среагировали на это зрелище вместо Мецгера. Сам он не мог поверить своим глазам и никак не реагировал. Брюхо Джеффа было распорото от грудины до паха. Пустая раковина. Все органы были тут же – сложены сбоку на брезенте в аккуратную пирамиду, как на прилавке мясника. Там были и еще чьи-то потроха: по крайней мере три человеческих сердца и множество других внутренностей.
– Ох, мать твою… мать твою… Ох, мать твою, мать твою, – только и мог проговорить Мецгер.
Он пятился от тела и тянулся за своим 45-м, потом вспомнил, что оставил его в куртке, в фургоне, повернулся, бросился к двери и вдруг остановился как вкопанный, увидев Карлоса, тощего поденщика с громадным носом, который убирал за собаками. Тот стоял во дворе, одетый в боксерские шорты и футболку, и плакал навзрыд, как ребенок. Просто стоял и плакал посреди грязной площадки между сараем и грузовиком, вокруг него закручивался воронками утренний туман, а у ног прыгали эти маленькие штучки.
Карлос забормотал что-то по-испански и ткнул пальцем в попрыгунчиков.
Они состояли из меха, перьев, кусочков металла, как-то хитро приткнутых друг к другу. И прыгали, прыгали… Словно пропитанные энергией. Один был ростом с небольшого кота, на нем дергалась петушиная голова, дрожащие ножки сделаны из суставчатых металлических спиц, извивающееся туловище – из средней части гремучей змеи, а вместо хвоста торчала еще одна голова, с которой капала кровь. Вроде как голова скунса. И обе головы кидались на Карлоса, и клюв, и морда щипались, подпрыгивали, разбрызгивали кровь.
А вот тот скорее похож на мяч, катящийся мяч. Голова, вроде крысиная, торчит между низких недоразвитых лап, туловище как будто свернуто, во все стороны торчат живые, извивающиеся волоски. Он катится, связываясь – только нельзя понять как – с другим маленьким чудищем, у которого голова синей сойки, беличий хвост, а средняя часть представляет собой переплетение оголенных мускулов и движущихся, работающих органов под пластиковым корпусом. И кругом волоски, волокна, которые постоянно дергаются внутри самих себя, будто составленные из тысячи мелких пульсирующих деталек. Этот связан с крошечным монстром из одних только клювов и перьев – и больше ничего, и еще с одной штукой, вроде бы слепленной из рыболовных крючков, глаз и меха.
И все эти уродцы, созданные из частей, которые никогда не могли оказаться вместе, липли один к другому, сливались с соседями, так что рябило в глазах, танцевали в воздухе, образуя вокруг Карлоса нечто подобное человеческой фигуре, не позволяли ему сделать более шага в сторону. Как только он порывался бежать, поток пульсирующих чудовищ преграждал ему путь. Существа переговаривались между собой вроде бы животными голосами, но иногда почти человеческими или похожими на звук отдаленной радиостанции, заглушённой помехами. И все время ныряли в свой магический круг, отрывая крошечные кусочки от Карлоса, мало-помалу отрезая от него ровный слой.
Ленты и полосы плоти отходили от тела по всей окружности, отщипываемые понемногу с точно рассчитанной равномерностью. Карлос вертелся, колотил руками по воздуху, но безжалостная кровавая спираль становилась все шире, а земля вокруг все краснее.
Тут был и человек или нечто вроде человека. Он стоял позади грузовика и открывал клетки с бойцовыми псами.
Мецгер машинально заорал в сторону расплывчатой фигуры:
– Эй, мать твою, не открывай!
В ответ голова негодяя провернулась на плечах, как перископ, и посмотрела назад. У него остался только один глаз, на месте другого была красная дыра, одежда представляла собой лохмотья какой-то формы – вроде морская пехота. Оборванный морпех заговорил с собаками, взобрался в фургон – заполз по боковой стороне, как будто на него не действовало притяжение, – просто распластал руки и ноги. И тут же все шесть бойцовых псов, толкаясь, соскочили с грузовика и бросились к Мецгеру.
– Пустая трата, – сообщил Мецгеру моряк, прислонившись к грузовику. – Твой мексиканский дружок пойдет в дело. Часть – на горючее, часть на органы. А вот ты… С удовольствием посмотрю, как они тебя сожрут. Раньше я любил собак, и, видно, что-то во мне осталось… Но «Мы Все» разрабатываем и сценарии справедливости. Мы понимаем, что полное поглощение должно вызвать сопротивление, а потому нужны социальные рычаги. Придется время от времени наказывать тех, кто вел себя как последняя задница. Все это пока эксперимент. «Мы Все» любим эксперименты, потому что сами были когда-то экспериментом.
Карлос с воплями повалился на землю, а подпрыгивающие монстры из меха, перьев и крючков разделывали его с ужасающей аккуратностью, двигаясь снаружи внутрь организма.
В глазах псов Мецгер прочитал их намерение – грациозные тела напряглись. Он повернулся и побежал к сараю, но до двери так и не добежал. Собаки, все как одна, бросились на него и повалили на землю. И началась агония: они рвали его на части, рыча от возбуждения и удовольствия, таскали туда-сюда, отрывали куски мяса и глотали их заживо.
Последнее, что Мецгер видел в жизни, были покрытые пеной челюсти псов и человек, который вползал на стену сарая, но приостановился, чтобы бросить на него взгляд своим единственным глазом. А потом мир затянула кровавая пелена.

14.

9 декабря, ночь

Джо Синдески оставил попытки пристроиться поудобней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129