Этакие нежелательные свидетели, которые, хотя лишены и тени надежды вернуться в свой изначальный мир, с удивлением узнают истинные мысли и чувства людей, казавшихся им верхом беззащитности. Впрочем, все это, так сказать, анализ явлений и, хуже того, анализ посредством слов и понятий, пригодных для нас с вами. По сути, мы столь же способны понимать мир слепых, как мир кошек или змей. Мы говорим: кошки независимы, кошки аристократичны и коварны, кошки не преданы хозяевам; но в действительности все эти понятия в данном случае лишь относительны, ведь мы применяем наши, человеческие, понятия и оценки к существам, с нами не соизмеримым; точно так же люди не способны вообразить богов, не наделенных какими-то человеческими чертами, – вплоть до гротеска, вроде того, что греческие боги бывали рогаты.

V

Сейчас я расскажу, как в эту игру включился наборщик Селестино Иглесиас и как я напал на главный след. Но сперва хочу сообщить, кто я, чем занимаюсь и т.д.
Зовут меня Фернандо Видаль Ольмос, я родился 24 июня 1911 года в селении Капитан-Ольмос провинции Буэнос-Айрес, носящем имя моего прапрадедушки. Рост – метр семьдесят три, вес – около семидесяти кило, глаза серо-зеленые, волосы прямые с проседью. Особых примет нет.
Вы можете спросить, какого черта я привожу эти данные из удостоверения личности. Знайте, в мире людей нет ничего случайного.
В детстве у меня много раз бывал один и тот же сон: я видел мальчика (странное дело, этим мальчиком был я, однако я себя видел и наблюдал как постороннего), молча играющего в игру, которую я не могу понять. Я внимательно наблюдаю за ним, стремясь угадать смысл его жестов, взглядов, слов, которые он бормочет. И вдруг, строго глянув на меня, он говорит: я слежу за тенью этой стены на земле, и, если тень начнет двигаться, может произойти бог весть что. В его речах чувствуется сдерживаемая тревога, напряженное ожидание. И тогда я тоже начинаю со страхом следить за тенью. Незачем говорить, что речь шла не о смещении тени из-за обычного движения солнца: нет, то было ЧТО-ТО ДРУГОЕ. Итак, я тоже с тревогой наблюдаю. Пока не замечаю, что тень и впрямь начинает двигаться – медленно, но вполне заметно. Весь в поту, с криком я просыпаюсь. Что это было? Что за предупреждение? Что за символ? Каждый вечер я ложился, страшась этого сна. И каждое утро, проснувшись, вздыхал с облегчением, что мне еще раз удалось избежать неведомой опасности. В другие ночи, напротив, ужасный момент наступал: я снова видел мальчика, стену и тень; снова мальчик строго глядел на меня, снова произносил эти странные слова, и наконец, снова, после того как я с тревожным ожиданием наблюдал за тенью стены, я замечал, что она начинает двигаться и менять очертания. Тогда я с криком, в поту просыпался.
Сон этот мучил меня долгие годы – я понимал, что он, как почти все сны, должен иметь скрытый смысл, а если так, стало быть, он, бесспорно, был предвестьем чего-то, что со мною произойдет. Так вот, я не знаю, был ли мой сон предвестьем того, что со мною произошло, или же он был символическим началом будущих моих переживаний. Первое из них я испытал много лет назад, когда мне еще не было двадцати и я был главарем банды грабителей (возможно, в дальнейшем я расскажу об этом). Меня вдруг поразила мысль, что действительность может начать деформироваться, если я не сосредоточу всю свою волю на том, чтобы удерживать ее в стабильном состоянии. Я устрашился, что мир вокруг меня может внезапно, в любой миг, начать двигаться, деформироваться, сперва медленно, затем все быстрее, что он будет распадаться, преображаться, терять всякий смысл. И, как тот мальчик из сна, я, сосредоточив все свои силы, стал глядеть на тень, то есть на окружающую нас действительность, которая есть тень некоего строения или стены, недоступной для нашего зрения. И вдруг (это произошло в моей комнате в городке Авельянеда Авельянеда – пригород Буэнос-Айреса, входящий в Большой Буэнос-Айрес. – Прим. перев.

, к счастью, я был один и лежал в постели) я с ужасом увидел, что тень начала двигаться и что старый сон сбывается. Голова у меня закружилась, я лишился чувств, провалился в хаос, но в конце концов огромным усилием воли мне удалось выбраться из него, и я стал вновь связывать нити реальности, которая словно распадалась неудержимо. Вроде якорь забрасывал. Вот именно – мне необходимо было как бы закрепить реальность якорем, однако корабль мой состоял из множества разрозненных кусков, и сперва надо было все их связать вместе, а затем уж бросить тяжелый якорь, чтобы не унесло течением. К несчастью, такие приступы повторялись, и порой с очень большой интенсивностью. Я вдруг чувствовал, что все вокруг начинает сдвигаться, а затем распадаться, но, уже зная симптомы, я не бездействовал, как в первый раз, и сразу с величайшей энергией принимался за дело. Люди не понимали, что со мной происходит; они видели, что я сосредоточиваюсь, видели мой неподвижный, отсутствующий взгляд и думали, что я схожу с ума, не разумея, что все обстоит наоборот – ведь именно благодаря этому моему усилию мне удавалось удержать реальность на должном месте и в должной форме. Но иногда, как я ни старался, реальность все же начинала мало-помалу распадаться, деформироваться, точно она каучуковая, и подвергаться огромному давлению с разных сторон (с Сириуса, из центра Земли, отовсюду), чье-нибудь лицо распухало, с одной его стороны выпячивался шар, глаза сдвигались вместе, рот растягивался, вот-вот разорвется, и все лицо искажалось в чудовищной гримасе.
Что и говорить, приступы эти меня пугали, да еще мучила необходимость быть все время начеку, в напряжении, мобилизовать все свое внимание, энергию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158