– Хорошо…
– Я буду вас ждать к шести.
– Я приду, – отвечала она.
Но мне и этого было мало.
– Как у вас здесь темно! Почему вы прячетесь от света? – сказал я полушутя-полусерьезно и, подойдя к окну, поднял шторы.


***

В половине шестого я был в ресторане. В помещении было людно. Столика за три от меня расселась большая семья с тремя детьми, которые, должен отметить, вели себя капризно и шумно. Детская разнузданность всегда мне претила, но сейчас я был признателен этим непоседам, потому что раздражение, которое они во мне вызывали, отвлекало меня от тревожных мыслей.
Для храбрости я выпил коктейль и уже принялся за второй, когда увидел Дорис. Она вошла в помещение и остановилась в нерешительности. Затем осмотрелась и, заметив меня, направилась к моему столику. Выражение ее лица, взгляды, которые она бросала исподлобья по сторонам, – все это наводило на мысль, что пришла она сюда без охоты.
– Хэлло! – сухо приветствовала она меня и уселась напротив.
Я выдержал короткую паузу и ответил с притворной непринужденностью:
– Добрый вечер! Как вы себя чувствуете?
– Что вы хотели мне сказать? – отрывисто спросила она.
– Я хотел сказать, что для начала неплохо было бы поужинать.
– Я не голодна… вы… – Но я не дал ей закончить. Я сказал:
– Тогда хоть выпейте что-нибудь! – Я жестом подозвал вейтершу. – Принесите «Манхэттен» для леди! – попросил я.
Я тут же почувствовал, что балансирую над пропастью. Поэтому поторопился добавить:
– Не беспокойтесь, я все скажу, и тогда вы поймете, что пришли не зря. Но и мне не легко выложить все это сразу. Я ведь тоже человек, а не машина.
В этот момент вейтерша поставила перед Дорис стакан с напитком. Она пожала плечами и медленно отпила половину. Я последовал ее примеру.
Через минуту наши стаканы пустовали. Дорис отставила свой.
– Я вас слушаю, – сказала она.
Больше оттягивать я не мог.
– Хорошо, – начал я, – тогда слушайте: человек, которому удалось завоевать ваше расположение, совсем не то, за что вы его принимаете.
По выражению ее лица я видел, что она догадалась, о ком идет речь.
– Так вот, – продолжал я, – этот субъект женат и у него двое детей.
Дорис побледнела и вытянулась вверх.
– Это неправда! – прошептала она.
– Вот вам доказательства! – Я вынул из кармана конверт и положил перед ней.
– Что это?
– Взгляните сами!
Дрожащими руками Дорис извлекла из конверта бумаги. Нервно, скачками, просмотрела одну, другую.
– Этого не может быть, здесь какое-то недоразумение… – бормотала она, снова и снова принимаясь за бумаги.
А я, пользуясь тем, что она забыла о моем присутствии, не отрывал от нее глаз. В ее'угловатых движениях сквозила растерянность. Никогда еще она не была мне такой близкой, нуждающейся в сочувствии. Чтобы не поддаться слабости, я, напрягшись и медленно отчеканивая слова, сказал:
– Это правда, не обманывайте себя! Поверьте, лучше смириться с тем, чему вы не в силах помешать…
Я видел, что половина из услышанного вообще не доходит до нее, и все же ощущал, что мои слова приобретают над ней все большую власть.
Я подозвал вейтершу.
– Принесите нам еще по одному! – попросил я с нарочитой отчетливостью. Дорис не протестовала. Она молчала, теребя злополучный конверт.
Тогда я сказал:
– Забудьте его! Это будет лучшее, что вы можете сделать!
– Вам легко судить со стороны.
– Это я-то сторона? – воскликнул я, пораженный ее женским эгоизмом. – Неужели вам ни разу не приходило в голову, что я… что я тоже могу быть несчастным?
– Я вас не понимаю.
– Сейчас поймете. Помните наш недавний разговор у вас в офисе?
– Я не хочу больше об этом!
– Это от нас уже не зависит.
Дорис встревоженно посмотрела на меня.
– Вы, кажется, выпили лишнее?
– Не беспокойтесь, иногда нелишне выпить лишнее. По крайней мере, вы не станете сомневаться в моей искренности.
Мое заявление отнюдь не успокоило ее. Она взялась за сумочку.
– Я пойду, мне пора!
Но я не обратил внимания на ее угрозу.
– Так вот что я вам хотел сказать, – продолжал я. – У нас с вами много общего. Мы ведь варимся в одном котле, хотя и попали туда с разных концов. Вы красивы, но вы – исключение. Вы знаете, что делает вас такой? Не говорите, я скажу за вас…
– Не надо! – как стон вырвалось у нее.
– Непременно надо, – горячо возразил я. – Слушайте, Дорис: мир устроен странным, непонятным образом, он полон страха и предрассудков. Так было раньше, так остается и поныне, а то, что мы принимаем за улучшения, в действительности лишь замена старых заблуждений новыми. И потому, что удивительного в том, что на высокую женщину, будь она трижды красавица, мужчины смотрят настороженно и отчужденно. Больше всего они боятся показаться смешными рядом с ней.
О, в этом кроется трусливое лицемерие, дрянное лицемерие, потому что все это только и имеет силу на виду, при свете. Опустите шторы, потушите свет, и этот сброд униженно поползет за вами, моля о вашей благосклонности…
Уже выбрасывая из себя последние слова, я услышал ее возмущенный шепот:
– Вы… сумасшедший… садист! Вам доставляет удовольствие меня мучить; вы затем только и позвали меня… Вы… злой… – Она запнулась.
– Договаривайте уж: коротыш! Это вы хотели сказать? Так я это и без вас знаю, с каждым днем все лучше знаю, а теперь, как вы подтвердили…
– Ничего я не подтверждала!
– Э, чего там церемониться! Не подтвердили, так подумали!
Дорис молчала, прерывисто дыша; ноздри у нее вздрагивали, бледность заливала лицо, и среди этой восковой бледности ярко и мучительно мерцали из-под длинных ресниц широко раскрытые глаза.
– Боже мой!… – еле слышно прошептала она и опустила голову на руки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68