брызги из-под колес машин обдавали прохожих, и тогда зонты шарахались в сторону, грозя наконечниками спиц встречным пешеходам.
Изрядно промокнув, я пробежал три квартала до сабвейной станции. Добравшись до службы, поднялся на шестой этаж и направился к себе, когда увидел в отдалении, над перегородками, голову Дорис. Девушка двигалась наперерез мне.
Когда она свернула, я был от нее шагах в пяти. Таким образом, чтобы сойтись, понадобилось не более двух секунд, но, Боже мой, какими долгими они мне показались!
На ней впервые было короткое платье – на пол-инча выше колен, и ноги – в нижней своей части – выглядели еще длиннее. И еще было видно, как тесно сжаты они в коленях и выше, так тесно, что казалось, слышно было, как трется нейлон о нейлон.
Это последнее наблюдение и погубило меня. Все мое мужество, вся вчерашняя подготовка канули куда-то, оставив меня безоружным. Я замедлил шаг, хотел было что-то сказать, но вместо этого оторопело смотрел на Дорис.
Но еще больше растерялась она; в глазах у нее сквозил испуг.
На момент во мне шевельнулось острое, как спазма, чувство жалости. Мне захотелось остановиться и взглядом, теплым словом рассеять ее сомнения.
И вот тут что-то помешало.
Мне пришло на мысль сравнение, болезненное, обидное: вот, она страдает от своей исключительности, хотя прекрасно сознает, что красива, и не только это сознает, а и то, что и другие то же думают. Чего бы любой из них – и не только мужчина – не дал, чтобы заслужить ее внимание.
А я? Я просто мал. Я трусливо прячу в туфлях фальшивые каблуки и двойные стельки и судорожно тянусь вверх, будто мне под рубашку посадили скорпиона! Ни одна высокая женщина – разве что последняя неудачница – не выйдет со мной! Коротыш, и все тут!
Вот эта мысль тогда у меня и промелькнула, она и помешала… Я, помнится, криво и неестественно улыбнулся и выдавил из себя:
– О, вы тоже ударились в моду!
В этом «тоже» и заключалась соль. Я не забуду, как она вздрогнула и, чтобы скрыть растерянность, совсем некстати спросила:
– Вы… вы уже вернулись?
Я что-то пробормотал и, сделав неопределенный жест, проскользнул мимо.
Это который раз я прихожу к себе, совершенно обессиленный этими нелепыми поединками? Второй? Третий? Не помню, одно лишь чувствую, что еще две-три таких встречи, и я начну кидаться на людей или биться головой о стенку! Взъерошенный, я опустился в кресло, пытаясь уяснить себе – каким образом потерпел двойную неудачу.
Короткое платье! Скажите пожалуйста, не видал я коротких платьев, чтобы терять голову! А если потерял, то зачем понадобилось оскорблять ее, притом так глупо, по-мальчишески? Теперь к ней и не подступись, теперь начинай сначала… О вчерашнем решении я уж позабыл. Сейчас все вертелось вокруг одного: как быть дальше, как не упустить последних нитей?
И тут мне пришла на ум любопытная мысль. Она, собственно, стала назревать еще раньше, но распознать ее среди хаоса охвативших меня чувств я тогда не мог.
Вот о чем было это соображение: пусть шансы мои ничтожны – не более, чем один на миллион, но если и возможен этот один, то лишь при условии, что Дорис не потеряет ощущения своей исключительности.
Только такой и нужно ее беречь! О, я имею на нее влияние, она боится меня! Этот страх я прочел у нее в глазах еще до того, как обмолвился этим жестким «тоже». Именно из моих рук она надеялась получить «санкцию»! А я не дал и не дам, потому что и мне никто не даст и, прежде всего, не даст она.
Вы скажете – эгоизм! Что ж, – отвечу, – легко вам судить из вашей просторной середины, а каково нам, людям, так сказать, крайней локации! Нашему брату обычными средствами из этой бурды не выкарабкаться! Нам подай что-нибудь покрепче, вроде нового полюса! Хотя, положим, не уверен; ведь я еще не выяснил, что случится с другим, куда он, голубчик, угодит? Может быть, – в Тихий океан, а может, и в котел к австралийским бушменам!
Что, не испугал? Ой, не храбритесь, а то другим дойму! Поглядите-ка в окно на те два небоскреба, ну да, белые, я их близнецами зову. Так-таки ничего не видите? Ладно, скажу: они сюда идут, на нас с вами. Каждую ночь на пол-инча вперед. Почему никто не замечает? Дураки, потому и не замечают. Заметят, когда их давить начнут. Так вы все – у себя в серединке!
Впрочем, я, может быть, пошутил; я же, помните, предупреждал, что у меня особое чувство юмора!


***

Мои опасения, увы, оправдались: с каждым днем я наблюдал растущее сближение между Дорис и Эдом. Оно выражалось в разных формах. Он стал чаще заходить к ней, поначалу, однако, обставляя визиты деловым декором. Раза два я заставал их в коридоре, занятых совсем не деловой беседой, а вчера – это впервые – они вместе отправились в кафетерий. Правда, не одни, а в обществе четырех коллег, включая меня. И все же оказались среди нас отдельной парой.
Что-то задержало меня перед столовой; я запоздал к общему столу, и для меня не осталось места. Я принял равнодушный вид и расположился по соседству так, чтобы удобней было наблюдать.
Дорис и Эд были сдержанны и старались не показать виду, что у них что-то завязывается.
Непосвященного это легко могло ввести в заблуждение. Но я-то видел, от меня не укрылись взгляды, которыми они обменивались! И все же, когда мы поднялись из-за стола, я знал ровно столько, сколько и раньше. Я решился на последнее. Я подошел к Дорис и демонстративно спросил:
– Что это вы сегодня в таком приподнятом настроении?
Вопрос был определенно неуместен, – об этом можно было судить по недоуменным взглядам, какими наградили меня коллеги.
Но Дорис не растерялась.
– Ах, это вы! Где вы последнее время пропадаете?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68