Аршинов не знал, что Куприянов на бюро горкома назвал его фамилию, когда заговорил о моем моральном облике. Генька укоризненно смотрел на меня ясными глазами: мол, я понимаю, ты обижен, тебе сейчас трудно, поэтому и не обращаю внимания на твои колкие реплики… А может, и знал, да совесть у него чугунная, и ее ничем не прошибешь… И я понял, что этого человека устыдить или хотя бы вызвать в нем раскаяние невозможно. Генька, будто в панцире, закостенел в своем узком мещанском мирке и искренне не понимает, чего я от него хочу. Встретились старые приятели, поговорили и разошлись. Зачем нервничать, сердиться? Он, Генька, ко мне всей душой. Вот остановился, хотел подвезти человека… Я уже ничего от него не хотел: мне стало смертельно скучно. Есть на свете такие люди, которые на нас навевают скуку, — и тут уж ничего не поделаешь. Генька был именно таким человеком. Возможно, таким он был и в молодости, когда мы вместе учились в техникуме, просто я тогда об этом не задумывался. Рыси он помогал, как теперь выяснилось, из собственной корысти. Лез из кожи, чтобы ей понравиться… Еще там, в техникуме, зрел в Геньке Аршинове этакий кулачок и мещанин… И вот созрел фрукт!.. В багажнике пикапа лежали пухлые серые мешки, два новых топорища, жестянка с дегтем или мазутом, толстая пачка резиновых прокладок.— На дачу везешь? — кивнул я на это добро.— Погребок оборудую, — оживился Генька. — Понимаешь, отпотевает под полом весной и летом, вот я и решил все зацементировать… Ты у меня на даче не был?Я только улыбнулся, вспомнив, как он меня настойчиво приглашал в гости, позабыв дать адрес своей квартиры.— Приезжай как-нибудь на денек-два. У меня под боком такое озеро! Порыбачим, ушицу заварим… В прошлое воскресенье на перемет десять угрей взял!— Везет тебе, — сказал я, не зная, как от него отделаться. Надо бы повернуться и уйти, но вроде неудобно.— И Алла тебя как-то вспоминала, — продолжал Генька. — Знаешь, как она угрей коптит? Ты таких и не пробовал… Человек ты сейчас свободный, приезжай…Его толстое лицо так и светилось добродушием, а в голосе было столько искренности, что я готов был поверить, что он и впрямь будет рад мне…— Уговорил! — улыбнулся я, придав своему лицу простецкое выражение. — Так и быть, приеду… Наверное, под угорька-то у тебя что-нибудь найдется в твоем зацементированном погребке? Пожалуй, в эту субботу можно…— В субботу? — сразу поскучнел Аршинов. — В субботу ничего не выйдет. Партийное собрание, наверное, задержусь и не поеду на дачу.— Вы разве и по субботам работаете? — сделал я удивленные глаза.— Нынче ведь черная суббота, — нашелся Аршинов.— Ну тогда в воскресенье, — сказал я, с трудом сдерживаясь, чтобы не улыбнуться. Очень уж уморительная физиономия была у Аршинова. Наверное, у него сейчас происходила бешеная работа мысли, как бы получше выкрутиться из затруднительного положения. Генька явно не ожидал, что я так легко приму его приглашение.И все-таки в этой ожиревшей, зачерствевшей душе осталось что-то человеческое. Тяжело вздохнув, он вдруг широко улыбнулся, наконец приняв твердое решение, и сказал:— Я за тобой заеду в субботу… после собрания. У меня переночуешь, а утром на рыбалку. И Алла будет рада, а то все упрекает, мол, гостей у нас не бывает… Я как-то пригласил Куприянова — отказался. Да он и не рыбак… — Аршинов понизил голос. — Кстати, ты учти, Куприянов из тех, кто мягко стелет, да жестко спать… Когда я ему сказал, что мы с тобой друзья-приятели, он сразу давай расспрашивать: не давал ли ты мне строительных материалов на дачу и все такое…— Что ты говоришь? — сделал я удивленное лицо. Нет, Генька неисправим: только что говорил, что Куприянов хороший мужик, старые кадры ценит, а теперь и его охаял!— Так я заеду за тобой вечером, — сказал Генька и сделал широкий жест. — Резиновые сапоги и снасти можешь не брать с собой, у меня всё есть.— Передавай привет жене, — сказал я. — А на дачу я к тебе не приеду. Слишком разные мы с тобой люди, Аршинов!— Заболтался я, а ведь путь не близкий, — заторопился Генька. Мои слова его ничуть не расстроили. Наоборот, он даже почувствовал облегчение, когда я отказался поехать с ним на дачу. Он снова шевельнул плечом, собираясь протянуть руку, но опять не протянул. — Звони, — уже втискиваясь в тесную кабину и на этот раз без всякого энтузиазма сказал он, разумеется, не назвав номера своего телефона.Я только головой покачал, подивившись способности Аршинова никогда не отвечать на трудные вопросы.Пикап, тяжело оседая на задние колеса, — шутка ли, четыре мешка цемента! — покатил по шоссе, а я свернул к своему дому. Хоть и скучный человек Генька Аршинов, однако на сей раз он меня все-таки сумел развеселить…Утром в пятницу позвонила Юлька и сказала, что придет вечером. И вот не пришла. Не пришла и в субботу, хотя я, как дурак, прождал ее весь день, не решаясь сбегать даже в магазин. Впрочем, я уже привык к ее необязательности. И если раньше злился, переживал, то теперь лишь невесело посмеивался над самим собой… А что я еще мог сделать? Юлька куда вздумает, туда и полетит, и ничто ее не остановит. А мне, видно, выпала такая судьба — ждать ее в пустом гнезде и грустить. Ведь все птицы рано или поздно возвращаются домой…В воскресенье я уже не посмеивался и не подшучивал над собой. Я свирепо мерил шагами комнату нэ угла в угол и со злобой посматривал на телефон, который молчал как проклятый. Ну ладно, не смогла прийти, но позвонить-то можно было?.. Неужели человек, которого где-то ждут, не чувствует этого? Спокойно занимается своими делами, шутит, пьет чай и ему совершенно безразлично, что другой человек мучительно ждет его, считает минуты и часы?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129