Когда Ваня сказал Миле, что так будет лучше, она ничего не ответила, только как-то странно посмотрела на него: то ли насмешливо, то ли задумчиво. С тех пор они выходят из школы порознь, а потом на углу параллельной улицы встречаются.
И вот как-то, догнав девочку, Ваня сказал:
— Я ведь вижу, тебе не нравится, что мы вот так… потихоньку встречаемся?
— С чего ты взял? Это даже очень интересно, как в кино… Можно подумать, что мы с тобой влюбленные!
— Пирамида так и думает.
Мила сбоку посмотрела на Ваню и улыбнулась.
— Чего смеешься? — Ваня чувствовал, что делает и говорит что-то не то. Чувствовать — чувствовал, а как все это исправить, не знал. А Мила молчала и, по-видимому, не собиралась помочь. И от этого он раздраженно посматривал на нее и злился сам на себя.
— Тебя очень волнует, что Пирамида о нас подумает? — наконец спросила она.
— Плевать я на него хотел!
— Почему же тогда боишься идти со мной мимо школы?
— Я боюсь?!
— Ну, стесняешься.
Ваня помолчал, обдумывая все это. Действительно, почему он из-за известного сплетника Бабочкина стал вдруг заядлым конспиратором? Мила идет впереди, а он позади, делая вид, что никакого отношения к ней не имеет. А потом, воровато оглянувшись — не видит ли кто-либо из одноклассников, — догоняет…
— На Севере бандита не испугался, а тут дрожишь, как бы тебя кто со мной не увидел.
И опять Ване нечего ответить: Мила права. Живет вот в человеке, как червяк в яблоке, что-то осторожненькое… Не во всех, правда, живет. Леня Бойцов второй год ходит со Светой Козловской куда захочет, и никто над ним не смеется. Даже Пирамида. А стоило тому над Ваней похихикать, и он сразу расстроился, ударился в конспирацию. Не подумал даже о том, что Миле это может не понравиться. Вспомнив, как он озирался, прежде чем подойти к девочке, Ваня даже сплюнул, до того стал противен сам себе.
Он остановился и взял Милу за руку. Та удивленно взглянула на него.
— Пошли обратно, — сказал Ваня. — Мимо школы. Пусть все смотрят, кому хочется.
Мила осторожно высвободила руку.
— Смешной ты, — улыбнулась она. — Пойдем домой.
Уже давно осень, а в городе стоят золотые дни. Деревья на бульварах наполовину зеленые, наполовину желтые. На тротуарах мало листьев — их дворники по утрам сметают, а вот в скверах и парках — полно. Дунет ветер, и листья в парках задвигаются, зашуршат по узким красноватым тропинкам. И хотя тепло и солнечно в городе, повсюду ощущается осень: люди одеваются совсем не так, как летом, — многие в шерстяных джемперах и свитерах, под мышкой плащи, у женщин в руках зонтики в красивых чехлах. В Ленинграде так: утром тепло, солнце играет, а к обеду, глядишь, и дождь зарядил.
На Неве разноголосо покрякивают буксиры, равномерно ударяет в гранит жирная волна, грохочут по широкому Литейному мосту трамваи. Напротив большого серого дома столпились сразу шесть троллейбусов. Наверное, один испортился и остальным дорогу загородил. Из зеленой будки высунулся регулировщик и машет вожатому своей полосатой палочкой.
Мила живет совсем близко от кинотеатра «Спартак». Во дворе ее дома с пыльными колоннами растут огромные черные тополя. Вершинами они достают до открытых форточек третьего этажа. На железных карнизах окон до первого ветра отдыхают большие красные листья. Мила подняла с земли розовый, свернувшийся в трубку лист и посмотрела через него на Ваню.
— Ну, и что ты видишь? — спросил он.
— Твой толстый нос…
— Нормальный нос, — обиделся Ваня.
— Теперь серый глаз… Ты знаешь, что у тебя глаза…
— Хватит изучать, — смутился Ваня. — Я вот сейчас тоже на тебя посмотрю…
— Пожалуйста, держи подзорную трубу.
Ваня взял свернутый в трубку лист и приложил к левому глазу, а правый прищурил.
— Я жду, капитан, — засмеялась Мила.
Ваня скомкал затрещавший лист, а когда разжал ладонь, «подзорная труба» превратилась в коричневое крошево.
— Ну, и что же ты увидел? — спросила Мила.
— Тебя, — сказал Ваня.
— И какая же я?
— Обыкновенная.
Нужно было сказать, что Мила красивая, и это была правда, но у Вани язык не повернулся.
— Смешной, — засмеялась она и, помахав рукой, скрылась в своем подъезде.
— Смешной, — повторил Ваня. — Не смешной я, а дурак!
Проходивший мимо мужчина с улыбкой взглянул на него и заметил:
— Сильно сказано… Самокритикой занимаетесь, молодой человек?
Ваня хотел сказать, что это никого не касается, но прикусил язык: а вдруг это отец Милы? Человек подмигнул ему и вошел в ту же парадную, где скрылась девочка. «Нет, не отец, — подумал Ваня. — Ни капельки не похож».
Он поднял еще один свернувшийся в трубку лист, развернул его и положил на ладонь, лист, будто живой, снова свернулся. Ваня поднес его к глазу и стал смотреть на одинаковые, с почерневшими рамами окна. Десятки окон. Два или три из них в квартире Милы Спицыной.
22. СЧАСТЛИВОГО ПЛАВАНЬЯ, КАПИТАНЫ!
— Опускай! — командует Ваня.
Костя бросает за борт двурогий чугунный якорь. Слышно, как шелестит пеньковая веревка. Костя морщится и покусывает губы: веревка жжет руки. Наконец якорь зарывается в грунт и на поверхность выскакивают несколько больших пузырей.
— Глубина семь метров, — сообщает Костя, опуская в воду покрасневшие ладони.
Ваня надевает маску, берет в руки фотобокс для подводной съемки и спускает в воду ноги в синих ластах.
— Гляди, чтобы судорога не схватила, — ежится Андрей. — Намазался бы жиром. Я где-то читал, жир задерживает человеческое тепло.
— Лучше всего — это гидрокостюм, — говорит Костя.
— А еще лучше забраться в подводную лодку или в батискаф и смотреть оттуда в иллюминатор, — глухо из-под маски бормочет Ваня и берет в рот загубник дыхательной трубки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75