В дальнем углу тоже загудела, задвигалась бочка.
— Интересно, какое лицо будет у твоего дядюшки, когда мы вылезем из трюма…
Ваня не успел ответить: распахнулся люк, и маленький щуплый боцман, которого незаслуженно оскорбили, громовым голосом рявкнул:
— Полундра! Брысь из трюма, салажата.
2. ДВОЕ НА НАБЕРЕЖНОЙ…
На шершавых гранитных ступеньках, спускающихся к самой воде, молча сидят двое мальчишек. По набережной Кутузова идут и идут машины. Они сворачивают с Литейного моста и выстраиваются в длинный ряд у красного светофора. Зажигается зеленый — и многоцветная колонна разнокалиберных машин с шипящим шумом уносится дальше. Над подернутой свинцовой рябью Невой стоят пышные облака. Это с первого взгляда кажется, что они стоят, а если внимательно присмотреться, то видно, как облака, цепляясь рыхлыми щупальцами друг за друга, вытягиваясь и сжимаясь, медленно двигаются в сторону Финского залива.
В это прохладное весеннее утро никто и ничто не стоит на месте — все двигается: и люди, и машины, и облака, и желтые ноздреватые льдины на Неве. Не двигаются лишь двое мальчишек, угрюмо застывших на каменных ступеньках. Давно прозвенел в школе звонок и шестой «В» прилежно пишет диктант. Нина Васильевна ходит между партами и ровным усыпляющим голосом диктует…
Плывут по Неве большие и маленькие льдины. Откуда они плывут и куда? На одной расположилась ворона. Она вертит черной головой с крепким клювом, раскрывает и складывает крылья, изредка весело каркает. Нравится вороне плыть на маленьком белом корабле-льдине. А мальчишек на берегу ничто не радует. На душе у них осень. Со слякотью и дождем. Коричневый и черный портфели валяются рядом. Металлические замки пускают в глаза зайчиков.
— И надо было тебе эту дурацкую записку писать? — с упреком говорит мальчишка с густыми русыми волосами, в которые почему-то затесалась яркая желтая прядь спереди.
— Вот уж не думал, что она так быстро найдет, — оправдывается приятель. — В этой кастрюле давно ничего не варят. И потом, ты ведь говорил, что отчалим рано утром…
— Подумать только, как идиоты всю ночь в бочках просидели! От меня второй день селедкой пахнет.
— Меня мать тоже два часа в ванной продержала. А пиджак и штаны в химчистку отдала…
— Мне из-за тебя боцман хороший подзатыльник влепил… Ты его шляпой и растяпой обозвал, а он почему-то на меня подумал.
— Зато твой дядя мне чуть воротник не оторвал, когда из бочки вытаскивал.
— Тебя били? — помолчав, спрашивает русоволосый.
— А тебя?
— Я первый спросил.
Мальчишка отворачивается и смотрит через Неву на сияющий купол Петропавловской крепости. В отличие от русоволосого, второй мальчишка черный, как цыган. Вьющиеся волосы, лицо круглое, розовощекий, уши большие и оттопыриваются.
— Посмотри, — говорит русоволосый, — чайка уселась на шпиль!
— Какая это чайка? — возражает приятель. — Типичный голубь. Чайки никогда не садятся на такую верхотуру.
Мальчишка с желтой прядью — это Ваня Мельников, а черноволосый приятель его — Андрей Пирожков. Сегодня утром, встретившись, как обычно, на углу Литейного и Чайковской, они, не сговариваясь, повернули к набережной. Совсем в другую сторону от школы. После того, что произошло накануне, не хотелось и в школу идти. Нина Васильевна — классный руководитель — уже все знает, да и ребята, наверное, пронюхали.
Сидеть и глазеть на Неву тоже надоело, и потом, все больше мучила совесть: ну ладно, на один урок не явились — еще куда ни шло, а на два — это уже настоящий прогул. Ваня смотрит на Андрея, а Андрей на Ваню. Как ни оттягивай встречу с учительницей и ребятами, а рано или поздно все равно придется посмотреть им в глаза…
— Пойдем, что ли? — спрашивает Андрей.
Ваня отворачивается и смотрит на плывущие льдины. Когда солнце ударяет из-за облаков, они тоже иногда пускают зайчики в глаза.
— Наш сейнер уже шурует по Балтийскому морю, — говорит он. — Какого беса ты написал эту записку? И нашел, куда прятать — в кастрюлю! Потом бы в море с корабля послали твоей дорогой мамочке радиограмму.
— Знал бы, где упасть, — соломки подстелил, — к месту вспоминает любимую бабушкину поговорку Андрей. — Ты не знаешь мою мамашу… К ней бы сразу «неотложку» вызвали. У нее ведь сердце больное.
— Представляю, как сейчас Пирамида обрадуется, — говорит Ваня. — Надоели мне его идиотские шуточки!
— Будет привязываться — мы ему после уроков подкинем.
— А что нашей Ниночке скажем? Она не терпит, когда опаздывают.
Пирожков хмурит лоб, задумчиво чешет переносицу.
— Крути-крути шариками, — подзадоривает Ваня.
— Скажем: на Литейном в троллейбус с ходу такси врезалось, были жертвы, а нас свидетелями записали, — говорит Андрей.
— Уже было… — морщится Ваня. — Помнишь, на два урока опоздали? Ну, еще когда мы в хоккей обыграли ребят с Чернышевского проспекта?
— Скажем: троллейбус с ходу врезался в такси…
— Богатая у тебя фантазия! — усмехается Ваня.
— Придумай поумнее, — обижается Андрей.
— Ладно, по дороге соображу…
Взяв портфели, они поднимаются на набережную. Мимо проносятся машины, спешат по своим делам прохожие, и мальчишки постепенно прибавляют шаг. Разваливая Неву на две части, прошел черно-белый буксир. Протяжный густой гудок на миг заглушил все остальные звуки.
— Дяденька, — спрашивает прохожего Ваня, — скажите, пожалуйста, который час?
Прохожий, не останавливаясь, бросает взгляд на ручные часы и, отойдя шагов на пять, наконец роняет:
— Четверть десятого.
— На второй успеем, — говорит Андрей. — Если бегом.
* * *
К концу пятого урока в класс пришла Нина Васильевна и попросила сразу после звонка всех задержаться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75