Старшина выдал дембелям парадную форму, и они ее ушили и подправили на свой вкус, но – операция, операция, все заговорили об операции. У дембелей уже все было готово: альбомы оформлены, погоны проклеены и пришиты, значки обтянуты для пущего блеска целлофаном и прикручены к кителям, подарки уложены в кожаные чемоданчики, но – операция, операция, полк готовился к новой операции, а в небе все не появлялись тяжелые и громоздкие Ми-6, груженные новобранцами.
– Я же говорил вам, – сказал Черепаха после того, как командир полка, собрав дембелей на плацу, произнес речь, смысл которой заключался в следующем: Родине, ребята, необходимо… и я даю вам слово, что это будет ваша последняя операция.

9

Ее лицо, глаза, волосы, руки уже вновь были легки и светлы, она была молода.
Одевшись, она взглянула на него. Пойдем? Я готова. Он недоверчиво смотрел на нее. Она улыбнулась. Как тебя зовут? Меня?.. Он пожал плечами. Не знаю… А тебя? Утренняя Корова. Нравится мое имя? Он подумал и кивнул. Пойдем? Он поднялся с земли.
Они шагали рядом. Его тело лоснилось, на ногах переливались мускулы. Утренняя Корова шла босиком, но в какой-то одежде.
Он немного отстал. Что ты отстаешь? Он нагнал ее. И снова начал отставать.
– Зачем ты отстаешь?
Он смущенно молчал.
– Я тебе мешаю?
– Нет, – судорожно вздохнул он.
– Ах, ты следишь за мной, да? да? Я угадала?
Он кивнул, и она лизнула длинным мягким языком его в нос и потерлась щекой о его грязное плечо, щекоча шею концами волос, и его кожа стала пупырчатой.
– Я никуда не исчезну, – сказала она.
Он отвернулся.
– Почему ты отворачиваешься?
Он влажно засмеялся.
Они долго шагали.
– Отдохнем?
– Жаль, здесь нет деревьев, – сказал он, усаживаясь рядом с нею.
– Деревьев? – Она отерла ладонями лицо. – Деревья дают тень, но здесь нет солнца. Зачем тебе тень?
– Деревья дают ветер.
– Ах, да, я забыла: ветер дует потому, что деревья качаются.
– Росли бы они на севере равнины, и тогда дул бы северный ветер. Я люблю северный ветер.
– Да, – согласилась она, – это было бы замечательно. А еще лучше озеро или море впереди, и мы бы искупались. Я ужасно люблю купаться. Я купалась в озерах и реках и в нескольких морях. Но еще ни разу в океане. Наверное, страшно?
– В океане?
– Да, ведь ты не только лежал на песке и играл с крабом?
– Где?
– На берегу Восточного океана.
Он подумал и кивнул, устало опустил голову на скрещенные руки.
– Интересно, а мы идем на юг? на север? на запад?.. Или на восток?
– Не знаю, – откликнулся он, не поднимая головы. – Да и какая разница… грязи и лужам не будет конца.
– На востоке ты лежал на песке. Лежал на песке, играя с крабом.
Ее голос был странен, незнаком. Он оторвал голову от рук и взглянул на нее. Рядом с ним сидела совсем другая женщина.
– Это ты?.. Утренняя Корова?
Плавная улыбка растянула янтарные губы.
– У меня много имен… – Она выгнула гибкую спину, покосилась на него золотистым глазом. – Ну так что же? Идем? На восток.
– Да, пойдем… Откуда ты знаешь, где восток?
– У меня хорошее чутье, – ответила она, – хорошее чутье на большую воду.
– Хорошее чутье? – переспросил он.
– Да! хорошее, тонкое, – ответила она радостно.

10

Машины были загружены ящиками со снарядами, оружие вычищено, рожки и кассеты набиты патронами, баки грузовиков и тягачей наполнены бензином и соляркой, – батарея была готова к операции. Закончились приготовления и проверки и в других подразделениях, и однажды состоялся общий смотр. После смотра солдаты бездельничали. Дембеля, как всегда, прятались от зноя и мушиных роев в бане. Босые, по пояс голые, они сидели и лежали на длинных скамьях. Молчали. В сумраке висели тонкие табачные волны. Поскрипывало дерево, когда кто-нибудь вставал, гремела крышка, кружка с бульканьем опускалась в бачок, и затем вода звучно вливалась в пересохшее горло.
– Сколько времени?
– Пять.
Чирк! – вспыхнула спичка.
Молчание.
– Скоро ужин.
Молчание.
– Сколько там уже?
– Две минуты шестого.
Звенит крышка.
– Черт, упала.
Бульканье. Скрип лавки. Зевок.
– Сколько там?
– Там-там-тарам-па-па.
– Трудно на часы посмотреть?
– Волшебное слово.
– Па-шшел ты…
Молчание.
Чирк! Клуб дыма. Звон упавшей крышки.
– Черт, упала.
– Ты ее ногами снимаешь?
– Нет
– …
– Сколько там натикало?
– Волшебное слово.
– Па-шшел ты… Череп! Корректировщик!
– Чего?
– Не спи, дембель проспишь. Сколько на твоих музыкальных гонконгских?
– С вами поспишь… Четыре минуты шестого.
Молчание. Скрип. Шаги. Корректировщик-Черепаха постоял на пороге, щурясь. Ступил на землю. Горячая. Завернул за угол бани. Мраморно-брезентовый зыбкий город в желтом мареве. Застегиваясь, посмотрел на Мраморную, опустил глаза: свинарник, среди кустов верблюжьей колючки бродят свиньи, мощная волосатая гора, изукрашенная черными яблоками, – хряк лежит, отдыхает; у задней стены свинопас в ветхой выгоревшей одежде, панама надвинута на глаза. Корректировщик-Черепаха осторожно пошел, внимательно глядя под босые ноги – не наступить на ветку с колючками, на ржавый гвоздь, на скорпиона или фалангу.
– Под ним, наверно, уже лужа жира.
В заплывшей волнистой морде прорезались острые щелки, хряк посмотрел на него, и щелки слиплись.
Тонкая смуглая рука сдвинула потрепанную панаму: узкое темное лицо, белые брови, синие глаза, – свинопас улыбнулся расслабленно. Корректировщик-Черепаха сел рядом, предложил сигарету, свинопас отказался: бросил, – чтоб домой некурящим вернуться. Свиньи, мирно похрюкивая, бродили среди солнечных кустиков верблюжьей колючки. У нас, добавил свинопас, никто не курит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98