– Снаряды тратить. Пустим взвод Кола – он там быстро порядок наведет. Из Панджшера Масуда никак не выкурят, а мы туда – взвод Кола. Только пятки того Масуда сверкать будут.
– И наградят Кольку орденом. Сам министр обороны будет вручать, прилетит, скажет, где тут герой, я ему орден привез. Ну – оркестр туш, все по стойке смирно во главе с кэпом на плацу, и тут с хрюкающим взводом – Кол вразвалку к министру подходит: ну что приехал? что привез? А вот, – орден Хряка.
– Золотого.
– Да, орден Золотого Хряка, Зэха. И все? Нет, водки, разумеется, папирос. А это кто? Это? где? эта? Ну эта баба, да. А это со мной, лепечет министр, приехала посмотреть, как вы тут воюете с басмачами. Ну, в тот домик мраморный подошлешь ее. Если, конечно, можно полюбопытствовать… Любопытствуй. Что в этой мраморной вилле? Ну, если прямо сказать, – свинарник, я там ей войну показывать буду.
Подполковник Поткин, наведываясь в батарею, обязательно заглядывал в свинарник. Однажды он неосторожно сказал, что львиная доля свинины будет, разумеется, оставаться артиллеристам, а остальное… Замечание вызвало неудовольствие, раньше говорили, будто все свиньи попадут на столы артиллеристов, а теперь выясняется – львиная доля, а остальное – в полк, на столы высшего офицерства. Сегодня – львиная доля, а завтра выяснится, что копыта и хвосты артиллеристам, а львиная – в полк. Но подполковник Поткин заверил, что львиную свинину будут есть артиллеристы, а остальное – все остальные, потому что хорошо питаться должны прежде всего артиллеристы, слуги, так сказать, самое, это, ептэть – богини войны.
– А то что же получается? – Поткин оглядел лица солдат, обернулся к офицерам. – Если ее плохо кормить?
– Кого? – спросил комбат угрюмо. Поткин округло провел руками в воздухе:
– Богиню.
– Мумия, – сказал прапорщик. – Кожа да кости.
– Доска! Селедка! – выкрикнули из строя.
А еще кто-то, раздухарившись, сказал, что у нее ни того, ни сего не будет, а задница будет с кулачок. Поткину шутки не понравились. Шутки шутками, но и меру надо знать.
– Ну ладно, хватит ржать! – оборвал он смех и уехал.
Он сидел рядом с водителем и сосредоточенно глядел вперед. Перед его мысленным взором вырисовывалось нечто огромное, могучее, тяжелое, сопящее, с колышущимися снарядоподобными грудями…
Политработник старший лейтенант Овцын при случае тоже посетил свинарник, он глянул в окно и подумал, что свинарник просторен и светел, как школьный класс. (Он каждый день читал газеты, а в них что ни класс – то светлый и просторный.)
– Хорошо здесь, – сказал Овцын Кольке, разливавшему по корытам поросячий завтрак.
Визжа и толкаясь, хотя места было достаточно – свинарник действительно был просторен и светел, как… школьный класс, – ушастые животные с напряженными хвостами завтракали. Среди них выделялся своими размерами, мастью и наглостью один хрячонок. В отличие от розоватых соплеменников, покрытых белой шерстью, он был смугл, а бока и спину украшали черные яблоки. Он периодически отгонял сокорытников и пытался заслонить подступы к жирному хлебалу, и некоторое время ему это удавалось, и сокорытники жалобно визжали, тычась в бок, покрытый черными яблоками, но вот какой-нибудь изворотливый пролезал к корыту и совал мокрый жадный нос в теплое месиво, – хрячонок угрожающе верещал и ударом морды отшвыривал едока, а в это время – в это время все остальные торопливо наворачивали. В свинарнике было два корыта, на пять рыл по корыту. Сокорытники хрячонка в черных яблоках проигрывали в весе и жизнерадостности поросятам из другого отделения, а один уж и явно на ладан дышал – был вял и молчаливо-задумчив. Овцын, понаблюдав за хрячонком в черных яблоках, посоветовал Кольке:
– Ты его бей палкой.
Коля возразил, что этого делать нельзя, озвереет, вырастет – не подойдешь.
– И нечего к нему подходить, пусть взаперти сидит, жиреет, – сказал Овцын.
– Ну да. Если, к примеру, свинья будет гулять, у нее и комплекция будет мясистая, а взаперти – рыхлая. Это, как у людей: спортсмены мясистые, а лежебоки сальные.
– Вот как?.. Значит, надо его отдельно кормить, а то он всех уморит.
– Я и прошу у старшины таз для него, чтобы отдельно, а старшина жмется.
Проводя занятия в неказистой брезентовой ленинской комнате, политработник Овцын мысленно возвращался к мраморному просторному и светлому, как класс советской школы, свинарнику и под конец занятий вдруг подорвался на мысли, что, будь свинарник немного выше и шире, в нем можно бы устроить прекрасную… комнату! Как же так… в самом деле, – посыпались осколки. Ленкомната представляет собой сарай какой-то… а свиньи не успели приехать и уже… в мраморных хоромах…
А самый запуганный поросенок все-таки умер, хоть Колька и переселил его во второе отделение, – он пришел утром и увидел, что этот поросенок с тусклыми глазами и выпирающими ребрами лежит в углу, Колька его потормошил, погладил, вынес хилое тельце на улицу под солнце, покормил остальных и выпустил их на волю, стал совковой лопатой выгребать навоз, глянул в окно… бросил лопату, выбежал, – доходяга дошел, лежал на боку, вытянув ноги и закатив глаза, а хрячонок в черных яблоках отгрыз ему одно ухо и теперь хрустел вторым, и ноги заморыша деревянно покачивались.
После этого комбат приказал выдать таз для хрячонка, но таз оказался неудобной посудой, хрячонок переворачивал его; тогда в полку раздобыли жести и смастерили персональное корыто. Но хрячонок, опустошив свое корыто, бросался ко второму и отгонял поросят, хотя и был сыт. К тому же по ночам он стал гоняться за ними, пытаясь отгрызть кому-нибудь ухо, поросята поднимали визг, и дежурный будил Кольку, чтобы он усмирял голосистых животных.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98