За страницу превосходной прозы Бальзака – она всё же немного лохмата и без нужды изукрашена периодами – Шантрель получает хлеб, сыр и вареное мясо. Я студент, Пират, но в будущем я намерен шагать по дорогам романов, повестей и рассказов, для чего мне необходимо много знать. Пойми меня, Пират, и протяни мне свою благородную лапу в знак доверия и любви!
Пират осмысленно посмотрел на Луи и, поморгав старыми, слезящимися глазами, торжественно подал лапу, одновременно лизнув руку своего хозяина.
– Спасибо, друг, – сказал Луи. – Я увековечу тебя, даю слово! Ты умрешь, кости твои сгниют, но сердце твое будет биться в моей книге. Ах, Пират, Пират!.. Я не великий человек, но, как и они, все великие люди, одинок и не понят. У меня есть друзья, у меня есть родные, есть, наконец, ты, но вы существуете как фон. Вот сейчас я буду говорить стихами…
«Не надо», – пролаял Пират и отбежал в сторону. Он понимал слово «стихи», он не любил их. Но Луи уже начал:
Над Эдинбургом ночь давно,
В тавернах пусто и темно,
А я и тьме и ночи рад,
Со мною ты, Пират!
Шантрель уснул, да пьян Анлон,
Да здравствует «Зеленый слон»!
Цветы, деревья и кусты!
Пират, со мною ты!
Собака издали наблюдала за человеком, ожидая, когда он перестанет жестикулировать, – только тогда возобновится прерванный диалог.
Ты не всегда, Пират, со мной,
Ничто не вечно под луной,
Как этот мир, ты стар, Пират,
Мой друг, мой младший брат!
Мой друг, мой верный брат,
Пойдем бродить, Пират!
Все сдал зачеты Стивенсон,
И жизнь его – как сон…
– Пират, ко мне! – позвал Луи. – Сейчас я должен сочинить заключительную строфу – и точка. Две строки, Пират, не бойся!
И жизнь его – цветущий сад,
Ты сторожишь его, Пират!
На Ватерлоо-плейс Луи подошел к давно уже ожидавшему его Шантрелю, и они, обнявшись, углубились в темные узкие улочки города. Пират, подобно телохранителю, степенно следовал подле хозяина. Старый пес не любил Шантреля – высокого, сутулого человека с недобрым огоньком в глазах, длинноносого и пышноусого. Пирату не нравились интонации этого человека, – в словах, как и все собаки, Пират не разбирался, всё дело было в тоне, манере говорить, и еще – в запахе. От Шантреля нехорошо пахло: вином, табаком и духами. Сейчас Шантрель – так казалось Пирату – куда-то звал хозяина, что-то обещал ему, чем-то соблазнял и, судя по угловатым, суетливым жестам, говорил вздор и чепуху. Какое счастье, что хозяин отрицательно качает головой и смеется!..
– Я уже нанял судно, капитан в два дня доставит нас на остров, – вкрадчиво ворковал Шантрель. – А там, на острове, нас ждет судьба Монте-Кристо, Луи! Соглашайся! Я уверовал в тебя и не боюсь, что мой секрет разнесется по всей Англии. Мы разбогатеем, Луи! Мы построим большой корабль и назовем его так: «Стивенсон». Мы совершим кругосветное путешествие, мы учредим три стипендии твоего имени: одну – самой красивой девушке в Англии, другую – самому ленивому студенту и третью – лучшему романисту Англии. Мы будем кидаться деньгами, как конфетти, как серпантином! О нас будут писать все газеты мира, Луи! Ну что тебе делать здесь, в этой дыре, по недоразумению нанесенной на карту!..
Луи покачал головой. Пират поднял голову и успокоился: хозяин улыбнулся. Когда он качает головой и не улыбается, – значит, надо следить за его спутником: пахнет бедой.
– Ты забываешь, Шантрель, – произнес Луи, – что Эдинбург – моя родина. Я могу покинуть ее лишь на время, что я и делал, когда путешествовал с мамой за границей. Если когда-нибудь я покину родину, то это будет означать, что мне очень плохо или что я сам ни на что не пригоден, Шантрель.
– Высокие слова, декламация, – насмешливо произнес Шантрель. – Покинул же я родину!
– И теперь каешься, – сказал Луи. – И мелешь вздор.
– Остров и зарытые в земле драгоценности совсем не вздор! – запальчиво воскликнул Шантрель. – И откуда ты взял, что я каюсь? Мне хорошо и здесь, в Англии. Мне плохо везде – и на родине и на чужбине, Луи. Моя родина там, где мне хорошо.
– Страшные, отвратительные слова, – печально произнес Луи. – Я никому не извинил бы такого признания, но тебе извиняю: ты несчастен, Шантрель. Что касается зарытых кладов, то они хороши в мечтах, воображении; их не должно быть в действительности, – что тогда останется на долю вымысла? Что?
– Тебе это очень нужно?
– Очень нужно, Шантрель! Ради этого я учусь, чтобы стать самостоятельным человеком и когда-нибудь потрудиться во имя этого «что». Как? Я не пою, не рисую, я не актер. Кажется, я писатель. И, может быть, я создам моего, на других не похожего, Монте-Кристо.
– А я предлагаю тебе судьбу Монте-Кристо, – горячо и громко произнес Шантрель. – Дело верное. Судно уже в гавани. Капитан – мой друг. Мы примем его в долю. Ну что-нибудь, мелочь, – сто червонцев, не больше…
– Жемчужину в золотой оправе! – расхохотался Луи, вспоминая Давида Эбенезера – кладоискателя и несчастливца. – Я тебя люблю, Шантрель, но плохо верю в твои сокровища. Оставь их литературе, мой друг! Пусть клады спокойно лежат в земле, нэ тревожь их! Клад – это внутреннее дело Эдгара По. Дадим ему, чтобы не скучал, Жюля Верна: этот, насколько я понимаю, тоже из тех, кто крутит и вертит нашу старушку Землю!
Пират настолько успокоился, что даже поотстал немного и занялся обнюхиванием тумб и фонарей, издали наблюдая за тем, как его хозяин обнимает Шантреля и похлопывает по плечу и спине. Добрый знак! Похлопывание по спине означает: «Уйди! Отстань!» Кому другому, а Пирату этот жест вот как знаком!
– Как жаль, что у тебя нет родины, – сказал Луи Шантрелю. – Ты одинаково привязан ко всем странам, а следует любить их все, но особо отличать ту, в которой ты родился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105