а куда ее деть? Разве что отбуксовать домой и дать ей часика три соснуть, но перед матерью неловко. Хотя все же он склонялся к тому, что придется отбуксовать.После очередной дозы Нину потянуло на откровения. Но сначала она попыталась причесаться и подкрасить губы и одарила Ивана сокровенным многообещающим взглядом.– Меня, если хочешь знать, два раза в кино приглашали сниматься. Не веришь? Настоящий режиссер, без туфты, не хочу называть фамилию, тебе плохо станет.– Это неудивительно. Такие девушки на дороге не валяются.– Ты дурачок, внешность не главное. Главное – талант. Хочешь, стихи почитаю?– Конечно, хочу!Нина еще раз попробовала привести в порядок волосы, отчего прическа ее стала похожа на копнушку сена, поваленную набок, и заунывным голосом, но очень громко, с отчаянной жестикуляцией и немыслимыми ударениями провыла два четверостишия Евтушенко.Впечатление было настолько сильным, что несколько прохожих, пригнув головы, как при бомбежке, перебежали набережную на другую сторону, а из палатки выглянул испуганный продавец.– Ну как? – спросила Нина самодовольно.– Гениально! – искренне восхитился Иван. – Куда там старухе Тереховой.– Хочешь спою?– Не надо. Пойдем ко мне, познакомлю тебя с матушкой. Ей споешь.– Ты хочешь познакомить меня со своей мамой?– Ну а чего тянуть.– Ваня, ты что же, влюбился в меня?– Есть маленько, – скромно признался Иван.* * *Ася всех гостей принимала одинаково – с христианским смирением. Ее не слишком смутило, что девушка пьяна и с разбитым ртом. Она сводила ее в ванную и переодела в свой халат, а потом предложила молодым людям пообедать, но сын сказал, что Ниночке прежде всего следует выспаться, потому что она с ночной смены. Нина прошептала уже в полусне:– Ты разве не ляжешь со мной?– Пока нет. Для меня это слишком серьезно.Ася приступила к сыну с расспросами: кто она да что она?– Сиротка, мамочка. Несчастное дитя красивой рыночной мечты. Мне никто не звонил?– Да от кого ты все ждешь звонка?Иван редко посвящал мать в свои проблемы и часто водил ее за нос для ее же спокойствия. Она хоть и обложилась религиозными справочниками и молитвенниками, но от любого шороха вздрагивала. Башлыков сказал ему: жди! – и он ждал уже вторую неделю. Матери врал, что устраивается на работу. Ему действительно надоело болтаться без дела. Но что он мог придумать? Разве что приткнуться в какой-нибудь институт. Это было теперь легко: отстегивай сумму – и учись на здоровье. Филипп Филиппович предлагал обосноваться в университете на мехмате. Он говорил: все пройдет, а точные науки пребудут вовеки. В ответ Иван резонно напоминал, что точно так же патриоты думали о России. И где она теперь?– Это твоя сиротка? – спросила мать. – Она что же, надолго у нас поселится?– Что ты, мамочка! – Иван со скукой поедал котлеты. – Поспит пару часиков и снова на панель.– Какой ты бываешь жестокий… А родители ее что же? Умерли?– Да нет, вроде живы.– Как же она может быть сироткой при живых-то родителях?– Выгнали ее.– За что?– За проституцию, я полагаю. Вдобавок наркоманка.– Бедная девочка… Такая еще молодая…В эту минуту раздался долгожданный звонок Башлыкова. Со странным томлением Иван вслушивался в его напористый голос.– Можешь сейчас подъехать ко мне?– Да, конечно, – сказал Иван.Через полчаса добрался до Лесопарковой и поднялся в лифте на шестой этаж обыкновенного жилого дома.Дверь открыл Григорий Донатович и провел его в комнату. Подозрительно спросил:– Пьешь, что ли? Почему пивом воняет?– Нет, не пью.– Если пьешь, разговора не будет.– Я же сказал, не пью.Башлыков усадил его на стул, сам сел напротив. Глядел строго, будто обнюхивал. Глаза сухие, пристальные.– Помнишь, кем был твой отец?– Кем же?– Он был мужественным человеком. Богатырем.– Возможно Но у меня два отца, – усмехнулся Иван, чувствуя непонятную ломоту в суставах.– Что сам умеешь делать? Чему-то ты ведь научился за восемнадцать лет?– Думать научился.– Это немало. И что же надумал?– Вот к вам прийти.Ивана не смущал чудной допрос, хотя он был не совсем в своей тарелке. Получалось, что этот сероглазый, лысоватый мужик с первой минуты знакомства как бы имел право распоряжаться его судьбой, и, кроме прямого разговора, между ними шел какой-то тайный головокружительный сговор.Башлыков хлопнул в ладоши, и с кухни явилась статная молодая женщина с подносом в руках. На подносе кофейник и чашки.Хозяин их познакомил:– Моя маруха, Людмила Васильевна. А это Ваня Полищук. На работу его беру с испытательным сроком.Женщина, пока разливала кофе, два раза крепко прижалась к нему бедром. Башлыков это видел.– Девушка у тебя есть, Вань? – спросил он.– Нет.– Это хорошо. Кроме матушки, некому будет горевать, если башку оторвут.– Да, – согласился Иван. – Пожалуй, что и некому.…Домой он вернулся к вечеру. Мать с Ниной пили чай на кухне, – раскрасневшиеся, возбужденные, как две задушевные подружки. Он особенно не удивился: обе неприкаянные, с куриным умишком, почему бы им не найти общий язык. Строго распорядился:– Ты, Нинель, сиди здесь, а ты, мамочка, выйди-ка со мной.– Куда выйти? – испугалась Ася.– В комнату, куда же еще.Матери наедине попенял:– Она почему до сих пор тут?– Ой, сынок, напрасно ты так. Она хорошая, только несчастная. Мы же с ней молились, пока тебя не было.– И ночевать останется?– Дак пускай поживет несколько дней, какая нам обуза?– Я не против, это твой дом. Только не реви, когда серебряных ложек недосчитаешься.– Бог с тобой, Ванечка! Разве можно так о людях думать? Ты бы слышал, как она поет. Я даже прослезилась.– А спать где будет?– Со мной, на раскладушке.– Ладно, пойду с ней потолкую.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117