Взгляд как у лунатика.Вика плескалась в ванной, что-то там напевала, кажется, из "Биллов". Он накрыл стол, откупорил бутылку коньяка. Нарезал ветчины, сыра. Закурил и терпеливо ждал.Из ванной Вика выпорхнула в его пижамной куртке, доходившей ей до колен. Плюхнулась на стул, стыдливо запахнувшись до шеи. Лицо, облепленное темными локонами, сияло чистой негой. Когда запахивалась, успел заметить: под курткой ничего нет.– Выпьем понемножку для начала? – глухо спросил он.– Для какого начала, Андрюша? – Ее взгляд сверкнул такой счастливой наивностью, какую по крупицам, тщательно собирает природа и вкладывает иногда в глаза молоденькой девушки, чтобы дать людям, погрязшим в грехах, представление о том, как выглядит ангел небесный.– Да это так просто говорится, без всякого смысла, – смутился Лошаков. – Как вот говорят же: твое здоровье!– Надеюсь, ты не алкоголик?– Если честно, последний раз я пил ровно два года назад.– Зашивался, что ли?– Нет, не зашивался. Я же тебе говорил, я – человек науки. Наука и алкоголь – вещи несовместные.– Ну да, несовместные! У меня был один мальчик, работал в НИИ. Они там спиртягу сосали, как пиявки.– Кто пьет, это уже не ученый.– Тогда наливай!После второй рюмки Лошаков расквасился. Его потянуло на жалобные слова.– Неудачливый я, в сущности, человек, если разобраться. Достиг, конечно, многого по житейским меркам: квартира, докторская, а словно и не жил. И все из-за Людмилы. Она мне десять лет клин в ухо вбивала. Ты простофиля, ты шут гороховый, ты никому не нужен, и так далее. Я чуть импотентом из-за нее не стал. Сказано же в Писании: самое страшное наказание мужчине – злая жена.Вика уплетала за обе щеки и хитро на него поглядывала. Иногда от резкого движения ее куртка распахивалась, и в изумленные очи Лошакова плескались белопенные, с дерзко торчащими коричневыми сосками груди. Дальше Вика уже сама наливала ему и себе. На нее коньяк никак не действовал. Она только стала немного печальной.– Какая бы ни была твоя жена, Андрюша, разве можно ее хаять? Это не по-рьщарски.– А по-рьщарски было, – зловеще спросил он, – когда я фарфоровую чашку разбил, облить меня борщом?Прямо из кастрюли?– Горячим?– Нет, слава Богу… Или еще привела как-то любовника своего, огромный такой детина, и я их застукал.Прямо в кровати. Ну, вежливо ему сказал: одевайся, дорогой, и пошел вон. Так она же его и подначила: ты, говорит, моего пустобреха не бойся, он же теленок. Он обрадовался и начал меня бить. Я же драться не умею. Так она только хохотала. Не бей, кричит, по почкам, а то он в магазин не пойдет. Это по-рьщарски?– Надо было их обоих убить.– Чтобы потом срок мотать? Нет уж, извини. Но это была последняя капля. Через два года я с ней развелся.Вика закурила и сквозь дым, прихлебывая шампанское, смотрела на него с каким-то странным, холодным участием. Лошаков понимал, что наболтал лишнего, но на душе у него потеплело. Как славно выговориться…Ее груди уже не уныривали под пижаму, таинственно светились двумя белыми, ослепительными шарами.– Ты могла бы, – спросил он, – полюбить такого, как я?– Нет, – сказала она. – Это невозможно. Да тебе и не нужна любовь. Тебе нужна только жалость.– А пожалеть можешь?– Нет. Я же не монашка.– Что же мне делать?Он хотел заплакать, но Вика протянула руку и почесала его за ухом. Он жадно прижал ее ладонь к губам.Позже, после небольшого провала в памяти, он ощутил себя подкрадывающимся на четвереньках к собственной кровати, на которой в вольной позе, в золотистом свете ночника раскинулась прекрасная одалиска.– Да ладно тебе, – снисходительно улыбнулась сверху она. – Хватит собачку изображать. Иди сюда.Посапывая, он взгромоздился на нее, и она ловко обхватила его поясницу длинными ногами. Все его горести и беды остались позади.– Води, води, – командовала Вика. – Быстрее, милый, быстрее!Ее ногти впились ему в спину. Она извивалась, принимая его в себя все глубже. Такого острого наслаждения он еще не ведал в своей путаной тридцатипятилетней жизни. Обезумел, вцепился в ее набухшие груди и мял их, давил с такой силой, точно намерился расплющить свою неутомимую возлюбленную.– Не останавливайся, милый, еще, еще! – стонала Вика. Он испугался, что не сумеет насытить ее утробу.Он был теперь целиком в ее владении, от мощных, судорожных толчков ее бедер мотался в воздухе, как тряпичная кукла. На последнем пределе отчаяния лютый взрыв оргазма потряс его, выхолостил до дна и одновременно он испытал колющую, свирепую боль, точно сверху его пронзили штыком. С воплем открыв глаза, он увидел ее окровавленный рот и запрокинутое, скованное мукой, изумительное лицо. Кровь капнула ей на грудь. В миг торжества Вика прокусила ему шею. В ужасе он спросил:– Зачем ты это сделала?– Ничего, – сказала она, – потерпи. Так мне нужно.Она развела ноги, Лошаков сполз с кровати и пошкандыбал в ванную. Оторопело разглядывал две полукруглые кровяные полоски на шее, запечатленные молодыми девичьими зубками. Пока обрабатывал ранки перекисью, Вика принесла шампанского в чайной чашке:– Выпей, миленький, больно не будет.В глазах зеленоватая темень и холодное любопытство, больше ничего. Лошаков догадался, что привел в дом ведьму и даже переспал с ней. Не оборачиваясь, снял с вешалки купальный халат и зябко закутался.– Мне было хорошо, – сказала Вика. – Ты прекрасный любовник.Она обняла его сзади и поднесла чашку к губам. Завороженный, он тянул вино из ее рук, причмокивая и давясь, пока не осушил чашку.– Ну и умница, – похвалила Вика, взяла его под руку и отвела в спальню. Там он повалился на кровать, как куль из рогожи.– Ты хоть не бешеная? Уколы не надо делать?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117