Ещё секунда, подумалось, и я всё брошу и помчусь к ним. Но это будет акт отчаяния и ничего больше.
– Мама, мама, подожди, послушай!.. Я вас очень люблю, очень. Слышишь меня?
– Слышу, заинька, слышу… Приезжай скорее. Пирожков с капустой настряпаю, какие ты любишь…
– Мама, здесь очередь… До свидания, до встречи. Берегите себя…
Я повесил трубку и почувствовал себя так, будто спрыгнул в пропасть, в чернильную мглу. Почки опять затрепыхались, как рыбки в аквариуме. Но длилось это недолго.
Господин уже раскланивался с Лизой, оставив портфель на скамье. Я подождал, пока он уйдёт, плюхнулся на его место. Нас разделял коричневый портфель. Никто на нас вроде не смотрел.
– Всё в порядке? – спросил я.
– Да. А у тебя?
– Нормально… Если паспорта и билеты в портфеле, наверное, надо достать их оттуда?
– Ты очень умный, Витенька. Я всегда рядом с тобой робею.
Ещё могла подшучивать!
Мы нашли укромный уголок в мраморном переходе возле туалетов. Устроились за большой кадкой с фикусом и, открыв портфель, быстро, в четыре руки исследовали содержимое. Паспорта с визами, водительские удостоверения на меня и на Лизу, несколько пластиковых карточек на предъявителя и на Лизу, но не на меня, авиабилеты – всё это упаковано в пластиковый пакет с пуговичными застёжками. Там же две пачки денег, одна толстенная, с купюрами достоинством в десять и двадцать долларов, вторая потоньше, с сотенными. Ещё компьютерная распечатка с какими-то адресами, телефонами и именами. Кроме того, туалетные принадлежности, среди которых я обнаружил новенькую электробритву «Жиллетт», о какой прежде мог только мечтать, и бирюзовый фен для сушки волос японского производства – истинное произведение искусства. Заботливая, предусмотрительная рука собрала нас в путешествие. Конечно, следовало узнать, кто нас опекает, но это не к спеху.
– Пора делать очередной бросок, – сказал я бодро. – Рейс уже регистрируют.
Бросок прошёл без сучка и задоринки. Как нормальные туристы (папа с дочкой или новый русский с эскортницей?), заполнили таможенные декларации, потоптались в отстойнике и через час очутились в салоне аэрофлотовского «боинга», в первом классе, где тоже было много для меня нового: кожаные сиденья, в которых можно развалиться, как в гамаке, ковёр на полу, чистый прохладный воздух, живые цветы в вазах, внушительный экран телевизора прямо перед глазами и много ещё всяких мелочей, составляющих усладу богатой жизни, не обременённой заботами о хлебе насущном.
В самодовольных лицах, в неспешных движениях немногочисленных пассажиров абсолютная уверенность в том, что все они имеют полное право здесь находиться. Чего я не мог сказать о себе. Я бы не удивился, если бы кто-то из этих господ возмущённо поднялся со своего кресла, ткнул в меня пальцем и потребовал выкинуть самозванца, переселить куда-нибудь поближе к параше. Ощущение для меня отнюдь не новое, да и каждому нормальному руссиянину, у которого не сломана психика, оно хорошо знакомо. Он всегда будет чувствовать себя неприкаянным на чумовом пиру эпохи. Не с того ли денно и нощно бьются в истерике на экране творческие интеллигенты, убеждая друг дружку, как им хорошо, вольготно живётся на крысином рынке, ибо они имеют теперь счастливую возможность даже среди ночи выскочить на улицу и раздобыть себе водки и девку…
В отличие от меня Лиза чувствовала себя совершенно естественно, блаженная улыбка не сходила с её губ.
Едва набрали высоту, худенькая стюардесса, не сказать чтобы хорошенькая, скорее скромных достоинств, но чем-то неуловимо совпадающая с общей атмосферой салона, мило шепелявя, поинтересовалась, не желаем ли мы что-нибудь выпить. Говорила, разумеется, по-английски. Я попросил коньяку, Лиза – минеральной воды. Напитки явились мгновенно: коньяк в хрустальной плошке и вода с ледяными пузырьками в высоком бокале с золотой фирменной нашлёпкой. На закуску – нарезанный лимон на фарфоровом блюдце и коробка шоколадных конфет в виде пурпурного сердца, с тем же вензелем, что на стакане. Конфеты – сувенир авиакомпании, пояснила стюардесса. Я тут же её открыл и съел три штуки, давясь от сладости. Про коньяк скажу: пивали и получше, но сразу поднялось настроение.
– Не пора ли, дитя моё, – важно начал я, затянувшись «Парламентом» – тоже дар компании, – определить конечную цель нашего турне?
Лиза фыркнула, прижалась бедром.
– Что ж, если господину угодно… Сперва отправимся в уютный пансион на улице Пикадилли…
– Знаю, – перебил я. – Там жила Лайма Вайкуле.
– Ваша осведомлённость, сударь, поражает девичье воображение.
– А дальше? Поселимся в пансионате – и что? Будем ждать, пока папочка пришлёт Абдуллу?
– Ни в коем случае. В Лондоне пробудем не больше трёх дней… Чтобы папочка не застукал, придётся первое время довольно часто переезжать с места на место, из страны в страну. Беглецы всегда так делают, разве вы не читали в романах?
– Я-то, допустим, читал, но всё это несерьёзно.
– Почему, сударь?
Господи, подумал я, заглядевшись, какие бездонные, сумасшедшие глаза!
– Да потому, что в романах правды нет. Я ведь сам ими балуюсь, не забыла?.. Кстати, кто оплачивает наши маленькие шалости? Ведь всё это, думаю, стоит кучу денег.
Чуть покраснела, потупилась.
– Конечно, ты должен знать… Витенька, боюсь, будешь меня презирать…
– Ничего, говори.
– Когда я родилась, отец положил на мой счёт миллион долларов. Таково было мамино условие, и он его выполнил.
– Миллион? Не верю… Наверное, такой же миллион, как тот, что я спёр у Гарика Наумовича.
– Не такой, настоящий.
Лиза вдруг загрустила, отодвинула шторку иллюминатора.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130