Каждый терапевт сотни раз видел этот процесс, стереотипно повторяющийся в больших группах истерий, особенно на войне, так что может предъявить претензию на твердый эмпирический закон для этих случаев.
Каждый раз, когда касаются известных истерических телесных механизмов, воля перескакивает на гипобулику или, наоборот, при первом нажатии на гипобулическую судорогу воли начинает работать весь рефлекторный мотор. Это тесное сцепление гипобулики с рефлекторным аппаратом или с совокупностью низших сензомоторных и психических автоматизмов образует центральное место проблемы истерии с ее динамической стороны; ибо законы, которые мы только что разъяснили на двигательных примерах, можно наблюдать в соответственной форме и в области чувствительных и психических механизмов истерика. Разгибаем ли мы истерический сгибательный спазм, давим ли мы на яичниковую точку или на псевдоболезненное место сустава, – всегда наталкиваемся мы на те же гипобулические оборонительные аффекты. И, наоборот, для раздраженного гипобулического демона совершенно безразлично, забурлит ли он нам навстречу один раз пароксизмом дрожания и судорог или в другой раз низшим рефлекторным процессом, сумеречным состоянием или импульсивным взрывом аффекта.
Но обратим наши взоры еще раз на другую сторону дела. Тесному зубчатому соединению гипобулической воли с рефлекторным аппаратом соответствует у таких истериков часто резкое разобщение от целевой воли. Гипобулическая воля по своему отношению к целевой воле походит здесь на мрачного двойника, который толкает перед собой своего тщедушного и бледного брата. Во всех мелочах предоставляет он ему кажущимся образом первенство и полную свободу. Но при каждом решающем явлении он отталкивает его в сторону, как тонкую ширму и одним прыжком занимает его место. Как часто заставляла нас эта игра покачать головой. Это не всегда лицемерие, если тяжелый истерик заявляет: я хочу выздороветь. Но это производит впечатление лицемерия, так как воля эта так тонка и поверхностна и позади ее постоянно маячат очертания мрачного двойника, который перетянул к себе всю силу. И только что успели мы довериться этой целесообразной воле, потому что она смотрит на нас честными глазами, и начали ее уговаривать, убеждать и воспитывать, как вдруг вместо нее перед нами стоит уже двойник, который слеп и глух и импульсивно силен; и с гримасой сокрушает он все, что построили мы при содействии целевой воли. Нам, терапевтам, болезненно часто приходилось испытывать этот зигзаг, видеть, как истерик, который днями и неделями был рассудителен, доброжелателен и покорен, вдруг перескакивает на импульсивное сопротивление и на совершенно новую двигательную фазу. И если в первую секунду доминирует целевая воля, то, может быть, в следующую будет неограниченно властвовать гипобулика; причем в то время, как целесообразная воля отражается в лице, гипобулическая господствует над ногами. Они существуют одна рядом с другой, или они сменяют друг друга, но вместе они не встречаются. У одной не достает силы, у другой – цели, пока, наконец, в лечебном сеансе мы сильными раздражениями не заставим их вновь соединиться; причем соединение это сопровождается элементарным возмущением чувств и движений.
И здесь отсутствует высшее духовное посредничество; и здесь нет перехода, доступного психологическому вчувствованию. Напротив, еще в то время, пока мы тянем и давим и подталкиваем, совершенно не зная, сколько нам еще в поте лица предстоит продолжать, – вдруг наступает толчок, нечто почти физическое, и пациент желает, он желает и может желать, и каждая мышца повинуется его воле. Из двух воль произошла одна, единая воля, которая обладает и целью, и силой, и спокойное затихание вибрации дрожащих мышц напоминает последнее жужжание разогревшегося махового колеса, с которого сняли приводной ремень.
Надо это пережить и пережить неоднократно, чтобы испытать это чувство. Здесь в психофизическом аппарате пациента произошло нечто, совсем элементарное, нечто пассивное, динамическое переключение между главными элементами его выразительной сферы. Там, где гипобулика диссоциировалась от целевой воли и судорожно сцепилась с легко возбудимым рефлекторным аппаратом, там возникает истерическое состояние. А там, где после размыкания этого ложного контакта гипобулика снова соединяется с целевой функцией в единую общую волю, там истерия излечена.
Такой представляется нам сущность, если ее устанавливать строго эмпирическим образом. Мы отказались от всяких вспомогательных конструкций и ограничились выделением и описанием в главных контурах того, что наблюдалось нами ежедневно и закономерно на больших сериях нашего военного материала. Самое существенное заключается в том, что гипобулика признается качественно характерным волевым типом, который вмещается в пределах общей выразительной сферы между целевой волей и рефлекторным аппаратом как инстанция, способная при известных обстоятельствах к самостоятельному функционированию, и в своих связях смещающаяся то в одну, то в другую сторону.
Является ли гипобулика патологическим созданием истерии и вообще представляет ли она что-нибудь специфическое для одной истерии? Для решения этого вопроса придется нам расширить горизонты нашего исследования. Выражение «по-детски» издавна напрашивалось само собой на язык у врачей и не – врачей, когда они пытались описать волевую реакцию истерика. «Кто, исследуя истерика, не восклицал сотни раз, что передним большое дитя» – говорит Janet Janet.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43